* * *

Сказочный шепот и вкрадчивый шорох
в тыкву садились на птичьих рессорах:
шепот во сне города городил,
шорох коленками влажно водил.

Вот они сели в ночь карусели,
лампы и мыши на ветках висели.
Шепот сказал – никогда не скажу.
Шорох ответил – зверушку рожу.

Шепот сказал – никогда умереть
значит уснуть и в соломе сгореть.
Едем на танцы, вслед за молвой,
мазать им губы сладкой халвой.

Шорох ресницами вспыхнул, как порох.
Он завернулся в свадебный ворох.
Стукнул по лестнице звон каблучка,
будто с мизинца поймали сверчка.

Сказочный шепот и вкрадчивый шорох
бросили тыкву на голых просторах.
Для них кувыркался голый матрос
в мелькании черных и белых полос.

Закончил Томский Государственный Университет, кандидат физико-математических наук. С 1993 года – координатор русско-американской культурной программы при Стивенс-колледже (Хобокен, Нью-Джерси). Опубликованы 4 книги стихов и три книги прозы. Редактировал "Антологию современной американской поэзии" (вместе с А.Драгомощенко, 1996) и антологию современной русской поэзии "Crossing Centuries: The New Generation in Russian Poetry" (c Джоном Хаем и другими, 2000). Лауреат Сетевого литературного конкурса "Улов" (I место в разделе поэзии, весна 2001 г.) и нескольких литературных премий, шорт-лист Букеровской премии (2002). В 2005 г. основал Центр современной литературы, издающий книжную серию "Русский Гулливер".

Думаю, мое творчество происходит именно из-за того, что хочу что-то изменить. Мне не хватает чего-то в литературе: плотности письма, интонаций, изображений, тем, глубины какой-то. Меня не устраивает дух современной литературы, жизни вообще. Это не лозунг, а, скорее, личная проблема. И в силу своих возможностей пытаюсь добавить корешков в общую библиотеку.

Мир прозы Месяца, как и мир его лучших лирических стихов, пребывает в некоем экстатическом «всеединстве»: он превышает сумму всех своих составляющих.



«Господь увидел меня. И тут же забыл», – это мироощущение у Вадима Месяца доминирует и оно его устраивает. Природа, однако, человека не забывает, но здесь всё далеко не безоблачно. Дело не в смерти, которая внятна человеческому инстинкту гармонии. И не в трудностях выживания, без которых не выжил бы человек. Вот хаос стихийных бедствий вызывает-таки «стилистические разногласия» с Природой.



У Месяца человек ощущает себя в эсхатологическом потоке дождя, «ливня, калечащего души до дыр», «смесившего в кашу // дорогие машины с хибарками горожан». Этот дождь превращается в душ, под которым лирический герой чувствует себя «частью воды, эмбрионом», которому еще предстоит заново родиться, уверовать в «вечность // бытия, заключенного в кокон живого пара». При исчезании внешних границ мир внутри человека не перестает быть расколотым, и лирический герой, «Русский путешественник», чувствующий себя «В гостях на родине», то мечтает «в нежный Цюрих возвратиться», то со страхом отсчитывает в душе мгновенья отсутствия любимой.