Страны и регионы

“Лиризм” Михаила Гронаса абсолютно не романтичен. Позиция Иова и позиция стоика, с подачи Бродского востребованные русской неподцензурной лирикой последнего двадцатилетия, не интересует Гронаса. В его стихах нет ни абсолютной серьезности, ни четко прописанной иронии, ни самозацикленности, признаков русского “неоромантического” письма. Гронас является европейцем, точнее, человеком мира, не столько даже по форме, сколько по содержанию. Это нерусский лиризм, несмотря на продолжение поэтом русской поэтической традиции – от духовного стиха, прочитанного через Кузмина и Седакову, к минимализму “лианозовцев”; нерусский, несмотря на, казалось бы, традиционно русского лирического героя – “маленького человека”, и “маленьких” же персонажей. В поэзии Гронаса (в отличие от традиции “великой русской литературы”), этот герой и эти персонажи не переживают “уничижения паче гордости”, то есть не претендуют на место, которое приличествует русской гордыне. Религиозное, если можно так сказать, чувство Гронаса – не русское, не византийское, не лукавое, не имеющее в виду тайного греха и лживого раскаяния, невероятных претензий к Богу или экстатической благодарности Ему. Чувство, выражаемое Гронасом, похоже на осторожное приятие. Лучше всего оно выражено максимой европейца Введенского “Кругом, возможно, Бог”. Это чувство восходит, предположим, к Рильке. К Кавафису и Целану, которых переводит Гронас.



Лейтмотив «Дорогих сирот,» - бездомники, беженцы, «лишенцы», странники, скитальцы, населяющие улицы, подземные переходы, поезда метро и общаги, как у нечуждой автору Седаковой «переселенцы, погорельцы, и те, кто ходит как они». Как они, ходил и по тютчевским бедным селеньям в бомжеском «рабском виде» Христос: хрестоматийная в русской поэзии формула кенозиса.



Стихи Гронаса – о мёртвом, но не с точки зрения живого. Это не элегия, не скорбная песнь... Они скорее напоминают когда-то изумившее меня объявление на двери Филфака ЛГУ – "Имярек отчислен из университета по причине смерти".



Она в родстве скорее со стихами […] Михаила Гронаса, с их особой, какой-то небесной, странностью артикуляции и склонностью к метафизическому юмору.