Анна Горенко, поэт из Иерусалима, избрала трудный путь говорения «от первого лица». Ее стихи эклектичны, с центонами из Бродского и Мандельштама соседствуют строки, наследующие футуристам и сюрреалистам, их стремлению к языковому смещению, сдвигу. Она вертит речь, как детский калейдоскоп, заставляя слова складываться по-новому, сиять неожиданными гранями. Но это занятие никогда не бывает для нее самодостаточной забавой. Все всерьез, во имя одного из немногих истинных движителей поэзии, стремления «сердцу высказать себя».
Глубоко противоречивая поэтическая фигура Анны Горенко, через последовательность отказов (от самоопределения и социального статуирования, от конвенциональности письма) пытавшейся достичь максимума самоадекватности, безусловно, не вписывается в рамки чётких, «внятных», «Х-овых», по Байтову, построений и поэтому оказывается, на первый взгляд, вне контекста. Но это лишь на низшем уровне восприятия; на более высоких мы – уже без удивления – обнаружим значительность того небольшого корпуса текстов, что остался от Горенко. Подобно Борису Поплавскому, которого младшее поколение первой эмиграции ощущало своим оправданием, Анна Горенко оказывается оправданием и русскоязычной молодой литературы в диаспоре, да – в некотором смысле – и нас всех.
Данила Давыдов
И, разумеется, она не птичка Сирин или Алконост, а птичка божия. Птичка, что вертит небо. Вертит небо, в котором трехместный самолетик прыгает через заборчик. Это не маленькая израильская поэзия для больших русских, это большая детская поэзия для маленьких взрослых.
Евгений Лесин
