Страны и регионы

Поэтов, которые пишут свободным стихом, которые выбрали верлибр, подозревают в том, что они не умеют писать рифмованных стихов. Это, конечно, вздор. Русское отношение к рифмованному стиху и к свободному стиху очень много говорит о свободе и не-свободе русского характера и русского мышления.

Талант - это не только единственная новость, но и потрясающая редкость в поэзии. Поэтому читатель не должен бояться того, что ему не нравятся стихи. Ему должны не нравится стихи, поскольку почти все стихи - плохие. Верлибр не виноват. Свободный стих утвердился, укрепился, укоренился в языках и литературах, где читатель, общество - обрели зрелость. Где выбрана свобода как таковая. Я понимаю, что все это звучит почти вульгарно, а может быть, просто вульгарно. Зрелая поэтическая личность выражает себя прежде всего в свободном стихе, она преодолевает страх, она отрывается от рифмы, от инструментовки, она переходит к живой, естественной интонации. В свободном стихе - личность поэтов обнажена, выход на свободный стих - это преодоление поэтом страха.

Литературная судьба Игоря Померанцева причудлива. Он существует на трех пересечениях: географическом, культурном, жанровом. Уроженец Саратова, юный натуралист галицийщины, вольноопределяющийся Украины, немецкий беглец, лондонский анфан террибль, плохой пражанин, он умеет в литературе почти все - точнее, как сказал бы Борхес, он и есть литература. Померанцев пересаживается с жанра на жанр, как Джеймс Бонд с красотки на «роллс-ройс», а с «роллс-ройса» - на подводную лодку. Только, в отличие от агента 007, он жанры не использует, а создает; точнее, воссоздает заново. По Шкловскому, литература воссоздает смысл вещей; Померанцев воссоздает еще и смысл жанров.



Смерть в стихах Померанцева не только говорит на идиш, замыкая петлю времени, она стоит у плиты и жарит семечки. Об отце напоминают круглые отпечатки стакана с вином, следы поцелуев остаются на коже. Одиночество – «отсутствие ее помады на бокале», у поэзии – «повышенная температура и учащенный пульс». Мир говорит на языке прикосновения. Ревность плавит тела любовников и распарывает живот третьего, слушающего бесконечно длинный гудок в телефонной трубке, - он, этот длящийся звук, и рассекает эпителий, затем мышечную ткань.



Переносы строки — паузы; черная череда букв — шорох пленки; шрифт — тембр голоса; знаки препинания — его модуляции. Поэзия Померанцева — это и есть апофеоз эфира: и она, как эфир, неосязаема, эфемерна, воздушна. Перед нами поэзия профессионального слухача во всех смыслах этого слова, поскольку на русском языке можно слышать не только звуки — но и запахи, но и вкус. <…> Все отношения у Померанцева необязательны, все ситуации непредсказуемы, но разрешимы, а жизнь легка и фрагментарна, как заставка в эфире. Каждое стихотворение — это маленький рассказик, который плывет, как кораблик, по воздуху: от уст рассказчика к уху (опять ухо!) слушателя.