Студия

Если бы «поэзия истлела», мы бы не смогли слышать её беспощадно тихий, заглушаемый жизнью голос, для которого нет ни берегов, ни границ и сквозь который незримо проступает внутренняя форма слова. В своей работе «Мысль и язык» в 1862 году лингвист и философ А. А. Потебня писал: «В слове мы различаем: внешнюю форму, т. е. членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, которым выражается содержание». Однако если слова бегут за самоутверждающимся «я», то многое ставится под сомнение, но сомнение это не экзистенциальное, а, скорее, сомнение самомнения. Поэтическая речь, лишённая веры в непреложную и насущную необходимость её существования, становится колебанием звуков. И тогда шелест травы бывает правдивей: ведь он возникает не по прихоти своей, а повинуясь законам природы.

В подборке, представленной Никитой Яблонским, из четырёх стихотворений, к сожалению, одно напечатано дважды, что говорит или о невнимательности, или о торопливости составителя. Стихотворный рифмованный текст «Николай» — это, на мой взгляд, упражнение на тему «песенки» обо всём и ни о чём, с присущими такого рода «песенкам» штампами и надуманностями. В двух других стихотворениях довольно много того, что автор «любит беспощадно»: подлинных реалий бытия. Что, безусловно, хорошо. Однако если автор попытается идти дальше: в глубины языка и его потаённой жизни, которая открывается «человеческому глазу печальному» и издёрганному человеческому сердцу, — тогда тени Державина, Сумарокова, Ломоносова, Тютчева, Фета, не говоря уже о тех, кого Пушкин приветствовал как «племя / младое незнакомое! не я…», могут засиять и для него жёстким и беспощадным светом.