Четыре стихотворения
Алексей Кащеев, 1986 г.р., Москва
Предложено на отзыв: 03.09.2009
|
* * *
«Молодой человек не такой уж молодой» - Говорят мне в очереди; я оборачиваюсь. Это моя мать. Я спрашиваю «С чего тебе здесь стоять?» А она мне «Я уже год как занимала» Тут бы мне и проснуться, Но этого мало.
Я снова вижу ту же очередь, То ли за хлебом, то ли за маслом, Ну, на худой конец, в сберкассу. «За Вами просили не занимать» Я оборачиваюсь. Это моя мать. Смотрит жалобно, немного с упреком Я говорю «Ну что в этом проку? По логике сна мне вообще наплевать, Могу кому хочу нахамить Напасть на кассиршу, окно разбить», Но она говорит мне «Уже рассосалось» И действительно, народу совсем не осталось Я подхожу к окошку, Толстая женщина в зеленом жакете Дает мне билетик. Я захожу в комнату. Сажусь на табурет. Гаснет свет.
Мне показывают слайд-шоу, какие-то картинки: Страницы из букваря со словами «зима» и «лето», Я вижу дворника и дворик, залитый светом, Я вижу врача – он держит мои ботинки, Вижу эскалатор на Театральной – он едет вправо, Задираю голову вверх до боли в суставах, Вижу небо, и солнце увидеть пытаюсь. Тут бы мне и проснуться – И я просыпаюсь.
* * *
Шаверма у Беляево не та: похоже, добавляют меньше мяса. Салат несвеж, и с огурцом беда, а кетчуп жидок, как эритромасса.
Хозяин новый – он всему виной. Тот, прежний, был интеллигентный малый. Здоровался я мысленно с тобой, когда ходил домой, один, усталый.
Куда ты подевался? Разорен был бизнес твой проклятым конкурентом? Уехал торговать в другой район? Сменил самсу на ящики с цементом?
Сражен ли ты бутылкою пивной? Добит стаканом водки на банкете? А может быть, вернулся в край родной, и ныне в Бухаре, Баку, Ташкенте?
Где ты, где ты? Где здания вокруг? Где тот троллейбус, что уже не ходит? Где, наконец, коллега твой и друг, чинивший обувь при любой погоде?
Нет ничего. Но те же небеса, и то же солнце из тумана брезжит. Другие лица – те же голоса, листва другая – но деревья те же.
Другой маршрут – но мы с тобою те, рука в руке, фаланга на фаланге, И та ворона, сидя на шесте, глядит на нас разумно, словно ангел.
* * *
Поэт, проездом на работу, сидит в метро, глуша зевоту, напротив, истекая потом, стоит толстяк преклонных лет. Среда. Водораздел недели. Как эти люди надоели, как все вокруг осточертели, - бессильно думает поэт.
Ему оклад не повышают, его повсюду обижают, его в метро всегда толкают сильней, чем прочих москвичей, пришел домой – не замечают, сидишь себе за кружкой чая, и все тоскуешь, все скучаешь, что ты один, что ты ничей.
И с самочувствием проблема: в последнее, заметил, время, болит висок, и лоб, и темя, и печень начала шалить; лекарства дорожают, гады, особенно с моим окладом, пожалуй, к терапевту надо по месту жительства сходить.
А, главное, все эти годы ведь не печатают, уроды, на конкурс не зовут, уроды, как будто нет тебя в живых, и премий не дают, мерзавцы, не комментируют, мерзавцы, и не цитируют, мерзавцы, в статьях критических своих.
Так думает поэт, серчая, по красной ветке проезжая. Стекло вагона отражает его унылый бледный лик. Потеют люди, словно лоси. Часы показывают восемь. И лето переходит в осень – и тем ценнее этот миг.
Алексею Панову
мой прадед был артиллеристом с крыши ныне снесенной гостиницы его расчет сбивал неистово самолеты бомбившие столицу от прадеда остались игральные карты десятки медалей и автографы тогдашних писателей теперь я пользуюсь кредитной картой одного из банков страны-неприятеля
мой прадед хотел погибнуть за Родину он был характером строг десятка не робкого так говорила прабабушка вроде бы он умер от рака кажется левого легкого
с медалей Сталин щурится взглядом пижона когда я лезу в сервант протирать пыль как будто не Сталин убил сколько-то там миллионов как будто не прадед мой а я победил
я боюсь смерти не знаю молитвы в армию я не пойду упаси Боже кто сейчас помнит день Куликовской битвы все победы забудут и эту тоже
но когда в местах где по его желанию стреляла в небо зенитка снарядом советской кройки в тех местах где стояло могучее здание а теперь леса бесконечной стройки в тех местах проходя по грязным ступеням я поднимаю голову в небо синее
потому что мой прадед выжил за это мгновение потому что меня назвали его именем
|
Отзывы экспертов
Стихи Алексея Кащеева, многолетнего участника разнообразных проектов, поддерживающих литературную молодёжь, написаны на достаточно высоком уровне ремесленной грамотности, хотя ошибки и сбои нет-нет да и обнаруживаются. Скажем, в стихе «стреляла в небо зенитка снарядом советской кройки» слово «кройка» (привлечённое ради последующей рифмы) вряд ли к месту, поскольку его переносное значение хорошо сочетается с абстракциями («характер советской кройки») и немедленно начинает конфликтовать с предметами сугубо материальными, способ производства которых далёк от портновского дела. Живое внимание к языку и быту текущего дня – само по себе служащее важным достоинством – оказывается дискредитировано аналогичной «подгонкой под результат»: «Шаверма у Беляево не та» – хороший зачин, кабы не то обстоятельство, что станция метро «Беляево» находится в Москве, а слово «шаверма» (второй слог ударный) употребляется в Петербурге, москвичи знают данный продукт под названием «шаурма» (ударение на третий слог, т. е. в избранный метр не попадает). Впрочем, не все ошибки вызваны «техническими» причинами – есть и простая недодуманность: скажем, если на протяжении всего стихотворения лирический субъект обращается на ты к закадровому продавцу из ларька, то в конце вряд ли стоит сообщать, что «мы с тобою ... рука в руке» (оно и понятно, что «ты» тут уже какое-то другое, но выходит смешно).
Всё это, впрочем, мелочи – существенна более общая проблема: про что и зачем? Второе и третье стихотворения подборки на всём своём протяжении воспроизводят тон и стиль разухабистого рифмованного фельетона, флагманом которого является ныне народный поэт Всеволод Емелин. Трудно себе представить, чтобы образом поэта, обуреваемого комплексом неполноценности, Алексей Кащеев чаял кого-либо удивить: это, простыми словами говоря, «баян». Правда, в обоих случаях финальные двустишия призваны перевести разговор в другую тональность – но переход выходит какой-то необязательный: чтобы сообщить, что «та ворона, сидя на шесте, / глядит на нас разумно, словно ангел» (это, допустим, неплохо, хотя – в Москве не столько шесты, сколько столбы, почувствуйте разницу), незачем в сотый и тысячный раз нанизывать риторические вопросы («Но где же прошлогодний снег?» И, заодно, «где буква ижица и ять с фитою?»). Необязательность – оборотная сторона банальности, и в первом стихотворении Кащеев сполна отдаёт дань именно ей: зарифмован, более или менее изящно, набор сценок, из которого затруднительно извлечь какой-либо внятный смысл (не исключено, что автора ввёл в соблазн какой-то образец – например, ритмически сходное стихотворение Дмитрия Тонконогова «Овощи», тоже вроде бы представляющее собой низку случайных нелепиц, но при ближайшем рассмотрении обнаруживающее и нетривиальную ноту саморефлексии в финале, и тонкую полемику с предшественниками-обериутами). И лишь в четвёртом тексте кое-где мерещится некоторая подлинность, всё-таки срывающаяся в итоге в довольно лобовой пафос (впрочем, и в середине вставка про Сталина выглядит чужеродной).
Ситуация молодого поэта, который вроде бы что-то умеет и может, но не понимает, что ему сказать, – не слишком необычна. К выходу из нее ведут, с одной стороны, самоанализ и интроспекция – со всей возможной честностью и самоотдачей, с другой – чтение, чтение и ещё раз чтение, дабы уяснить себе, в чём состоит индивидуальное сообщение других, уже состоявшихся авторов. Похоже, что участие в Форуме молодых литераторов в Липках и в других подобных проектах не помогает Алексею Кащееву продвинуться в этом направлении.
28.09.2009
|
|