|
Под сокровенной горой (три стихотворения)
Михаил Бордуновский, 1998 г.р., Москва
Предложено на отзыв: 15.09.2019
|
***
Мир такой: подсолнух глядит во все стороны,
колокол доведен до слёз,
змеиные язычки взошли меж колосьев гнева;
вот стоит протоиерей:
можно укрыть плащом свою совесть, вырастив сад,
можно пожертвовать домом, разводя черный огонь,
можно заточить звезду и вложить её в грудь сына; но
нельзя, невозможно, немыслимо.
Вышел — и надвое разделился, поскольку суетен.
Азия ориентируется по запаху, с выколотыми глазами,
Босфор неприлично бел — мальчик с широкими бёдрами;
вот стоит зверь:
кто знает винный костёр лошадей, похожих на камни?
знает собачью шерсть пополам с земляникой?
расколотый предел долготерпения моего отца?
все догадываются, но не в силах классифицировать, не в силах вымолвить слова.
Линней очнулся в животе гепарда,
Царь сорвался с цепи, разгрыз
каменный купол храма, затем только чтобы —
ну, как бы это сказать по-русски?..
Я уже перетерт на стекляшки для калейдоскопов;
жалость моя размножена, но душок гниения
всякий раз мягко шагает из ванной к постели:
тогда я лежу на тупом полу, как топор.
***
Гранатовое вино в кобре болтается, как в колбе —
это наши девушки выдоили свои волосы,
отягчённые дурным зерном, как городские птицы —
пока мы забывали принять оружье из рук мёртвых.
Кто стоит в одеянье царя под сокровенной горой?
Моя мать плакала (она сосновый языческий идол)
пока я насиловал царевну, унаследовав часть страны,
на которую ни один орёл не отбросит тени.
Потряси крылышками, синичка надежды, если видишь меня и расскажешь всем обо мне.
Валуны зубов моих изрезаны горем и снегом —
так кто стоит в одеянье царя под сокровенной горой?
Кто, отвечай, стоит в одеянье царя?!
Хазары
Уголек добрался до губ —
пересёк луг,
древний город в дельте Волги (пять букв):
Итиль —
посреди пространства торчит, как в степи ориентир,
но его во времени не найти.
(из-под земли исчезают кости, бусы, погребальные украшения,
поле курганов становится полем, где не откопать ничего вообще)
Чёрн лошадиный круп,
хорошо кагану, ведь он почти труп,
мир лежит у себя самого во рту;
поднимается ропот почвы, а сын царя
входит в реку и видит — арабы пересекли Дарьял.
Время как палка, но для тех, кто его наследует — как змея.
Сын Иосифа, внук Аарона временем правит со злостью —
и двенадцать тысяч всадников из арабского войска
проходят страну насквозь, но
от южных склонов — и вплоть до Каспия не отыскать
ни одного иудейского отпрыска.
(в других травах другой эпохи внук Аарона, сын царя,
входит в реку и видит: новая армия пересекла Дарьял)
|
|
Отзывы экспертов
Перед нами стихи визионерские и одновременно вырастающие из культуры — видения нарочито, подчёркнуто ориентальны, экзотичны, у них есть контекст, который и диктует и образный ряд, и стилистику. Стихи выглядят «проектом», может быть, частью историко-фантастического романа в духе «Арабского кошмара» Роберта Ирвина, также ассоциативно вспоминается поэзия Василия Яна из знакомых с детства книг, но здесь же и Киплинг, и «Кубла-хан», не случайно мы заговорили о визионерстве — фантазия Кольриджа в его голову тоже попала сначала из книжек, из культурного воздуха, а отнюдь не зародилась в опиумном тумане. То, что этот «роман» не написан и, скорее всего, и не собирается быть написан, сообщает стихам особое, дополнительно сгущение (хотя они и без того весьма суггестивны) — весь смысл как бы вытянут из незаполненного пространства текста и сконцентрирован в стихотворных комках. Индивидуальность звучания стихов обеспечивается неожиданностью сменяющих друг друга образов, авторской логикой, вроде бы и закономерной, но непредсказуемой: так средневековый хазарский город вырастает из строки кроссворда. Также хочу отметить, что я уже читала другие стихи Михаила Бордуновского, они мне тоже показались интересными, но здесь, кажется, автор вышел на другой уровень, вырос над собой, развивая ранее намеченные тенденции.
29.09.2019
|
|
