Больше всего Игорь любит выбрасывать вещи. Получает от этого настоящее удовольствие. Он не пытается анализировать свою привычку или искать в своих поступках дополнительный смысл, вообще какой-либо смысл.

Как-то его сосед по квартире уехал на несколько недель за город. Тогда Игорь выбросил все грязные тарелки и кружки. Думал купить взамен новые, но не успел. На расспросы соседа отвечал, что некоторые кружки он случайно разбил, когда к нему приходили гости, а про остальное ничего не знает. Сосед ему не поверил, потому что к Игорю никогда не приходили гости.

Через несколько месяцев сосед съехал в другую квартиру поближе к центру, и Игорь проболел несколько недель. Он вообще болеет довольно часто и лечится почти постоянно. Это началось еще в детстве.

Тогда и теперь все думали, что это из-за родителей-бабушек-дедушек-и-так-далее, которые слишком заботились, опекали. Лечили даже от того, что только могло возникнуть, выскочить. Игорь, повзрослев, часто думал (точно не помня, когда именно эта мысль у него возникла; возможно, и мысль сама по себе была следствием чего-то не до конца вылеченного): почему они не выжигали жидким азотом те места его тела, где могли возникнуть бородавки? Бывали дни, когда эта мысль не давала ему покоя.

Тем более, что шрамы на руках с тех пор все равно остались. Старшая сестра говорила, что они от кипятка. Но Игорь до конца не был уверен, потому что обстоятельств произошедшего не запомнил. Было вдвойне обидно: такие истории часто рассказывают в шумных компаниях — кто как сломал ногу, выбил зубы, вывихнул палец, оцарапал лоб. Андрей, например, всегда рассказывает, как сломал ключицу об иномарку, перебегая дорогу, чтобы успеть в магазин.

А Юля — как сломала от жадности в детстве руку: бабушка однажды принесла полную сумку печенья и вафель. Трехлетняя Юля набрала в обе руки по несколько штук, побежала в другую комнату, чтобы ни с кем не делиться. По дороге споткнулась об косяк и сломала левую руку. Не осталась ни одного шрама, да и подробности (про вафли) Юля знает по рассказам бабушки.

Она вообще себя до шести лет помнит по рассказам бабушки, потому что жила с ней в приморском городе. Город был настолько небольшим, что теперь Юля с презрением называет его «мелким», хотя и не стыдится ни своего детства, ни прошлого в целом.

Они тогда вместе с бабушкой жили в старом и мрачном доме, построенном еще до войны (с тех пор, как Юлина бабушка была молода, прошло несчитанное количество лет, потому было доподлинно неизвестно, какой именно войны). В доме были слишком узкие окна и крутые лестницы — это было заметно еще снаружи. Комнат было достаточно, чтобы сдавать их приезжим. И денег юлина бабушка просила немного. Но жили у них нечасто. А если и жили, то сплошь ничем не примечательные люди.

С тех пор Юля запомнила только одну женщину. Женщина приехала в середине июля к одному из мужчин, который прожил в их с бабушкой доме уже почти две недели. Женщина редко выходила из комнаты. Иногда сидела за столиком в саду и читала женские журналы, которые Юля без труда могла узнать по обложке. А каждое утро можно было услышать, как она громко кричала на мужчину, просила принести ей водки или хотя бы пива.

Юля запомнила эту женщину потому, что в день ее приезда у Юли впервые начались месячные и были еще один раз, пока женщина оставалась в доме.

Спустя годы Юля, никогда нигде, кроме мрачного бабушкиного дома, больше не жившая, переехала в квартиру в соседнем городе, которую ей помогла снять подружка. Квартира походила на одну из тех, что сдают по часам непривередливым и стесненным обстоятельствами любовникам.

Юля это поняла не сразу, а только спустя месяцы, когда начала узнавать свою квартиру в десятках подобных, раскиданных по всем районам города: бледные обои с нечетким рисунком, китайский веер в половину стенки, раскладной диван, большое зеркало в прихожей и пестрая занавеска в ванной.

В новой квартире Юля стала чаще обычного просыпаться ночью от того, что пересыхало во рту. Выпивала на кухне стакан воды и после часами не могла уснуть. Ворочалась, поправляла простыню, пыталась читать книжку, смотреть кино. А потом отчаивалась окончательно. Закрывала глаза и пыталась представить себя голой. Но Юля даже лица своего никогда не могла вспомнить, еще со школьных лет. Больше остального ее занимал вопрос: почему так происходит и у всех ли так происходит. Постепенно этот вопрос заполнял все ее мысли, и она засыпала.

В воскресенье вечером окончательно установилась минусовая температура. Во всем доме весь день выбивало пробки, потому что каждый достал спрятанный до такого времени обогреватель. В квартире Юли пробки впервые за несколько последних месяцев выбило ночью, потому она проснулась от холода и вышла на лестничную площадку в одной пижаме.

На лестничной площадке она встретила Игоря с пакетом мусора. Он смотрел на нее с удивлением, потому что не ожидал встретить кого-то в такое позднее время (потому и вышел), и легким страхом, что она как-то узнает о его пагубной привычке, которая с определенного времени начала усложнять его жизнь, — о содержимом непрозрачного синего пакета для мусора.

Все его чувства смешались в одно непонятное ощущение, которое он никогда так и не сможет выразить словом или даже словами. Но он всегда говорит, что таких женщин ему помнить тяжко, их и было в его жизни немного. Кажется, только одна.