* * *

На квадрате окна шуршит водяной миф:
«Сходи в магазин, послушай живых рыб».

«Ты утром услышал:
«единственный дом — невесом...»
Выучи эти слова,
сегодня не спорь с отцом.
Из ложки оконный крестик не урони...» —
тихо поют они.


* * *

За окнами в ветвях земных объятий
висит осенне-зимняя луна.
Сквозит по коридору тишина —
больничных сумерек белёсый настоятель.

Аббат столбцы бормочет из четей-миней,
бессонницу о снисхожденьи просит,
бесшумно шаркает и слабо произносит
латинские названия теней.

Аббата мучает колумна вертебралис*.
Но вот — мерцает что-то за углом.
Он про себя ворчит: «Они откуда взялись?
опять инфаркт хотят? — ну поделом».

Экран рябит, и звука нет, всё серо.
Играют в мяч Россия и Уэльс.
На стульчиках сидят пенсионеры:
Везалий, Авиценна, Парацельс.

            * — позвоночный столб


* * *

Из метро иду размешанный,
мну в кармане тихий чек:
«чай» и «сухари с орехами» —
добрых буковок совет.

Надо мной дерутся ветками
много колких человек.
Подарите мне таблетку,
очень ноет мой ковчег.

Разговор с почтовым ящиком:
— Что подарите мне Вы?
— Птиц железных, словно мячики,
отпущу из головы.


* * *

Златоглазка на потолке
как маленькая молитва
собирает летательные слова
и садится на свитер.

Фрескобальди и лай собак
встречаются в моём чайнике.
Приоткрою дверь комнаты —
услышать, когда закипит.

Половина шестого утра.
Город, накрытый рогожей, молчит.
В бой идут одни облака.


* * *

Под вечер окна станут строже.
Наклонным сделается свет.
Хромой оранжевый прохожий
приляжет отдохнуть в кювет.
Балкон воздушен. Как цветок,
шуршит, качаясь, водосток.
Как царь огнешипящих ос,
по бликам розовым вокзала
скользит гадальный тепловоз.
В дому, на кухне полуалой
бездельник тянется к котлетам
и притваряется валетом,
когда, опасен, недвижим,
вдруг щёлкнет табурет под ним.
И вот уж день уснул и сник.
Дружить с забором не привык,
бредёт облаянный соперник.
Над ним серебряный Коперник
поёт о том, как он раним
сердцебиеньем тонких зим;
вплывает одиноко в чашку,
по чайной плёнке босиком
восходит медленно на плашку.
В том мире временном, где дети
играют в сумасшедший дом,
он тоже незаметно светит.
Во сне в Мадриде литургия,
но папа за стеной храпит —
в органе звуки не такие,
и сон уже разбит.
Весло луны оно неловко,
оно цепляет остановку
и шлёпает в предвечный ил.
У мисок около духовки
котёнок наследил.


* * *

            якобы слеп, но внимателен, как окно

Вот объясняла учёная мне вдова —
в жизни растений веди себя как в метро,
там у них тесно, в кармане ни зги,
меньше смотри. Картонка — чужое добро:
здешними буквами вкривь эфиопская жуть.
Первое дело — двух бабок успеть обойти,
пьяного на лестнице обогнуть.
Мерно воспитывай верящие шаги.
Или зачем тебе ноги и голова?