Маргарет

бледная пылкость у основания черной горы;
вверх по чулочкам к вершине,
освященной пластиком в виде
заплесневевших изнутри,
мхом обнесенных улочек

с привычной жаждой паритета
верхнего и нижнего царств,
утопая, оглядываюсь:
за спиной у кая
горячим, только что красным
кхмером, уснув на полу,
растекся максимилианов приют

слушай, не разевая -
пусть говорит лунной окалиной,
румянцем кустодиевским,
щебечет по брайана
житию, и тогда оторвется от росчерка
по нисходящему бризу
в пустоту плевочек роршаха


Гаревое поле

на изрытом холме
подле пасеки
капитан дуболом где восставил крест
воздух прян и укутан
базиликом солью пропитан
долины солнечной
в этом месте городу
две дюжины лет

поросло травой
подбородочек
колоннадой зубов под багряный неф
застоялся прогорклый туман
у воды правды нет
подумал присев

черный овод проворен
вариацией на японскую тему
а-ку-та-га-ва бормочет
задирист и глуп
в красной зоне тахометра
перед гарью зрачков
без пятнадцати слов
обрамляется путь

но в потемках катрен
стал неловок несмел

скрежет гусениц на листьях был подобен завету
усталый абрахам и те
90 детей на одной фотографии
поминки по лету

наблюдая
мерное движение людей
нефти щебня марсианского грунта
вода под напором рубиновой звезды
наслаивается
и видно тяжелеет
в последнем искушении минутной стрелки
мечеть оспаривает у башни
лицом к лицу
убранство ак-паши
сторонники побелки
возмущены

на этом фоне
ноябрь преуспел в опустошении
одним борисом стало меньше
обыгрывается память
voulez-vous coucher?
что мог бы ты добавить
к туше


К Мессине

от мрамора к срединным землям
тонкой зеленой линией
аспид крадется, глазу
более привычен надлом;
в отсутствии имени
несколько образов кряду
врываются, дверь не заперта,
в келию - здравствуй,
девятый ком

шекспировский скетч в одиссеи:
король поет, зачеркнуто, говорит
о той, что названа была присциллой
(бербер, чье имя песок забыл)
будто перекатываешь многогранник во рту: ха-биб,
ха-биб да солоноватый привкус от столкновения с
мнимыми очертаниями
двери, на этот раз и
след простыл

хрип стесненного в поле тонет
посреди коричневой синевы,
вентилятор на троечку,
все ближе клубящийся гул;
дотронься и сразу уйди,
выпей от мочки к плечу
и вновь передо мной разложи
колоду паутинок, милый
тарантул

мякоть сицилийского апельсина
сочится от локтя к запястью по
кем-то оставленному стеку -
жидкость рожденная в трении
блуждающих скал
течет по гладкой коже
vergine moleskine
без стеснения
fine


Pieta

закат волнителен
за гранью уже беснуются как полевая
спешат упавши в облако скребут
подложку матери уснул
рыбак
из пыли с корочкой червленой
лучи то морок то
мистерия
поруганная честь
аглаи сумеречной девы
роженицы как чахлый взрыв
из пены выход
машиаха
венеда сакса гвардии сержанта на параде
облизывают угол брусчатки все серей
накатывают одна другою
на отару
соленой нежностью из впадин
навроде складок марианских
глазниц буонарроти
безвольная рука (ср. у мухиной) в кармане
нащупывает сахарок
дробит и комкает
обычное явление тому же кто
угадывает дым и едкую насмешку адмирала
тому кто притяжение поправ кому
так посчастливилось
гори больной светильник без
абажура