БЕРЕГА
редкие виды редкие голоса́ я богат. покуда не заслужил цирроз печени. солнце встало на мель. я тащу деревянную лодку, на ней должен кто-то уплыть. солнце загорожено водорослями — длинными и очень толстыми. мальчик берет секатор, чтобы их срезать. в стороне, как исследующий наблюдатель, я уже взглядом раздел мальчика, тронул его, как прибрежную волну, над которой, как бы он ни старался, солнце не заблестит. останутся двое. я и он. и мы обо всем догадаемся. даже если догадываться вдруг станет не о чем
как в феврале
СКРИП
длительное время. так долго я могу смотреть лишь на прохожего, упаковывающего подарки, снедь. идти за ним — гиблое дело. он все равно кажется посторонним, стоит под предупреждающим, как это часто бывает, знаком. он имеет красивые глаза, расплывчатые, не то карие, не то голубые. Оттенки предупредительны. За ним ходят другие, чтобы стрельнуть сигарету, спросить сумму в долг. Но он, используя сценарий прохожего, всегда идет только назад и принципиально не дает сигарет и прикурить. Над домом зачем-то ворчит моя любимая ворона Галка
СИЦИЛИЯ
в твоей черепной коробке вымирают цветы. кустарники. ежевика напоминает печать на пальце, льняное масло не собрано и растекается. говорят, им можно мазать десны, когда выступает кровь. сад погибает. вместо того, чтобы смотреть на него и за ним ухаживать, я отправляюсь к дороге (заснеженной и очень скользкой). идем и притупляем шаг, сбоку — дерево, за спиной — длительный и протяжный гудок. так что-то о себе напоминает. например, Альпы, до которых я не дошел. Солнце вращалось в обратную сторону. Если бы ты мог, то обязательно научил бы меня спать ногами к дверям.
ЗАВЕТ ОБЕЗЬЯНЫ
Выше всякого смеха и шепота. Не расти возле высокой травы. Нельзя. Та предпочла хранить верность самой себе. В огне. Одинокому говорит: будь, исходи из этого и возвращайся. Не расти под землей. Почва не переносит вторжений.
Она служит себе и только. Но черепаха жива. В ее след вложен лист и коготь птицы, найденные на Севере, где хорошо спится льду. Ниже всякого крика и скрежета. Не смей засыпать в поле.
В нем, как в теперешние времена утверждают метеорологи, запросто учащается пульс хищника, повышается глазное и артериальное давление травоядного. Так и распасться недолго. Главное знать, перед кем и за что распадаться. Когда
ЖИЛОЕ
Письма. Сухие как щепки в кармане. С кем говорил, если вокруг ничто не оправдано? Палец указывает на заснеженную и спокойную карусель. Опускается. Это экран в январе. О нем принято вспоминать ночью. Или, напротив, не принято вспоминать: ни об экране, ни о форме таблетки, исследуемой языком рассказчика с улицы. Между делениями пружин и зданий. Среди белого и его возможных оттенков. Удовольствия ради, что называется. Покидать реку, зачищать пряжку ремня, чинить молнию, не забывать изгибы и признавать запах того, с кем больше не сообщается тамбур.
Окно, за которым не улыбнется дворник
ГАЗЕЛЬ ПРЯЧЕТ ЛИСТЬЯ
Жилец к порогу вернулся. Одной ногой в землю уперся, а другая — в безызвестность самую час от часу валится. Второй никому не достать. Сидит под столом, в город не вылезаем, а над столом тем — решетчатый горизонт высится, дождливая капля летит, солнце к вечеру. В окне, кажется, что-то блестит. Иные не придают этому никакого значения. Пешком идут к берегу. Линия обязательно что-нибудь рассекает. Кино по ветру
ПЕСЧАНИКИ
что описать? море. залив. озеро. поступательные движения языка. скольжение. как будто тронулся поезд и ты оказался в самом центре. не ведая и не зная. руки отказываются от послушания. следуя одной дорогой, поневоле пересекаешь (как в геометрии) иную, ведущую через выбритые участки леса к камню, над которым день ото дня, все чаще и чаще разносится песнь невидимок, трепещут дуэты цикад, о которых когда-то, в аквариуме, так нарочито, под воздействием алкоголя, отзывалась горластая тройка парней (вероятно, то были местные бессердечники).
остальная часть пассажирского состава (коротко остриженное хулиганье) втайне принимала холодный душ, потирала соски и щелкала семечки, выдираемые из центральной части подсолнуха, растущего там же, в удлиняющихся коридорах поезда, ведущего к островам, над берегами которых все еще высится купол памяти.
это как гроздья рябины, навсегда унаследованные тихими птицами. здесь и сейчас. навсегда
твое тело в воде, обрамленное взглядом, гусиным пером, напоминает священный тотем. ветер, дождливая морось, признания (как дешевая театральная постановка). выброшенные ключи, костюмы, движение малого пальца, образующего круги на воде. кеды. твои отнесло волной, а мои мы зарыли в песок. в том две тысячи четырнадцатом июне, если ты помнишь. я впервые познал глубину поцелуя. и, двигаясь легко, по инерции, несомые крыльями тысячи бабочек, мы вряд ли что-либо потеряли
и даже цветы, прорастающие из обломков зеркал, в тот день уступали дорогу
что описать?
|
