* * *
Так шумный клён зимой меняет стать,
застыв быльём в проклятом среднем роде.
Да, мне как прежде нечего сказать,
и я всё о погоде, о погоде.
* * *
Зелёный цвет. Я умираю молча.
Закрой окно: оттуда голоса.
За каждой девочкой — берёзовая роща.
За каждым мальчиком — натопленный вокзал.
Они по лавкам разбросают вещи,
отыщут мигом крайнего в толпе.
Зал ожиданья полон нервных женщин,
и я к тебе, безвольная, к тебе
не попадаю. Белые деревья
надломлены как три карандаша.
Какая разница, зачем ты запер двери,
когда я слышу твой неровный шаг.
* * *
Когда я вижу море, у меня
лицо воды, ты знаешь эти лица.
У здешних чаек злые имена,
их криком очень просто отравиться.
Воск не спасёт. Растерян Одиссей.
В песке разбито маковое поле.
Тебе приснились яблоки в росе,
и среди них одно — в грязи и соли.
* * *
Ну что ты, девочка, в твои-то юны годы
Такого не бывает. Корабли,
Как зонтики с прилавка, ждут погоды
И с той же страстью будут ждать земли,
Но позже. В этот день намокнет крыша.
И ты увидишь стены, календарь,
Как чай остыл, что полки стали ниже
И мама там не прятала миндаль.
Что книги перечитывать сначала
Необходимо, и, в конце концов,
Ты их читала, будто не читала,
А узнавала в белое лицо.
* * *
Смотри. Внизу о стены бьются ветки.
Тяжелым хлопком падает вода.
Смотри. Внизу большие города,
Как чопорные старые соседки,
Молчат с укором, держат животы,
Подвязанные голубой дорогой.
Одна старуха, надломив мосты,
Столбы и свечи зажигает Богу.
Её спина – всех каменней спина.
Её глаза всех глубже и прозрачней.
Смотри, смотри в её ладонях мальчик,
Он белый колокол, он стук веретена,
Он тихая молитва, он побег
Из круглого зерна в руках старухи.
Смотри. Вверху неслышно тает снег.
Водой на воду опадают руки.
|
