Страны и регионы

Лирический поэт всегда имел тенденцию подсознательно соединять спальню и кабинет — язвительный взгляд усмотрит здесь предвосхищение грандиозного опыта коммунистического строительства и уплотнения быта. До поры это почти не касалось языка, теперь, когда человек, на счастье или на горе, лишился многих условностей в поведении, — и в языке словно прорвало дамбу, низовая стихия затопила “высокий штиль”, наступил хаос, отразившийся в разбитом зеркале постмодернизма. Бродский тоже впускал к себе в раскрытую дверь все несомое ураганом вдохновения, — от высоких материй до языкового мусора, мата, жаргона, — но он обладал достаточной творческой мощью, чтобы создавать из этого хаоса свой великий космос. Бродского нет. Выдержит ли поэзия те вихреобразные движения и тектонические сдвиги, которые претерпевает сегодня язык, — вот в чем вопрос.

Глазам открывается не замусоленный миллионами взглядов фасад железобетонной коробки, не лубочно разрисованная рама (без хлеба, как в известной рекламе, — одно зрелище), не — при недостаточной освещенности — тусклое отражение собственной твоей, читатель, физиономии — открывается живой, красочный, а главное, узнаваемый мир, где “цветок качается в седле, неся точеный череп на стебле”, где “внезапный полдень” озаряет “сухие стебли улиц”, где “часы расцвели на стебле четырехгранном”, где “ходит облако на ногах дождя” и оно же, “завитое облако, обрезает локон / лесу на память, приоткрывшему слишком / частые ребра, дремучую тьму подмышки”. Рискну утверждать, что именно такой мир является реальным, а такая поэтика реалистической. Современный реализм, как мне кажется, есть способ взглянуть на вещь с самых разных сторон, найти разнообразные, порой неожиданные ракурсы, тем самым приближаясь к наиболее объемному, объективному изображению.




Существует лирическая поэзия, которая основана на том, что человек выворачивает себя наизнанку, как писали Блок, Цветаева, Бродский. Поэзия Татьяны Вольтской именно такого рискованного свойства, когда появляется голос, который сразу открывает наружу все, что прячется у человека внутри. Причем эта смелость на грани риска. Это отнюдь не дачная поэзия. Это поэзия — как вырвавшийся наружу заповедный крик.