А Дима тем временем взял свой камушек на газ и в ложке греет: смотрите, Анна Ивановна, плавится. Но Анька ревела и даже не оглянулась, и эти не оглянулись. Парень тогда взял шприц, набрал туда из ложки и в вену, аж крякнул. Все: что такое? Смотрят, у него уже болевой шок — бледный стал мгновенно, и раз — каблуки поехали, язык наружу. Хвать его, куда там — пропал: косуха пустая, ни в штанах, ни в ботинках никого нет. Растерялись, потом кричат: где ты, где ты?
        Ох, далеко, отвечает голос, до свиданья, до свиданья, простите меня, мудилу грешного, я-то вас простил, потому что вы все дураки, а ты, Лидия..., как там тебя по отчеству, сука редкая, это с любого расстояния видно, хоть вы и маленькие-маленькие.

Окончил филологический факультет Ленинградского университета. Работал художником-графиком, сторожем, истопником, редактором в издательствах "Северо-Запад" и "Азбука", заместителем главного редактора издательства "Лимбус-пресс". С 1982 г. публиковался в самиздате, был членом редколлегии журнала "Часы". Книги прозы "Приближаясь и становясь всё меньше и меньше" (1992) и "Прощание с телом" (2003).

Мы с приятелями были на ярмарке в Москве и там выступали, представляя новинки нашего издательства. Мы решили развеселить публику и устроить там ни больше ни меньше, как похороны свиного языка московской коммерческой прозы. Чтобы это не было никому обидно, мы не будем говорить, что мы имели в виду. Но, действительно, я нашел у Нины в холодильнике копченый свиной язык и не знал, какое найти ему применение. И мы его отвезли в Москву и там торжественно похоронили в садике. Да, мы еще осуществили забор воды напротив дома, где жила убиенная Алена Ивановна и сестра Елизавета, вот эту воду, где была дата забора, место забора и ответственный за забор на этикетке, мы с собою взяли. Совершили ритуальное действо, откопали ямку, положили язычок, полили его этой водой. Не знаю, что это должно было означать, но это было ужасно весело. А потом мы засеяли эту московскую почву буквами, нашими петербургскими буквами, которые выпросили у Виктора Топорова, этот скрэббл, или как он называется, "Эрудит", да. И теперь ждем всходов.

Сергей Коровин написал несколько повестей и рассказов, которые будучи весьма энергичным авторским жестом, заняли довольно странное место в современном литературном процессе. Они не принадлежат ни к модному сейчас жанру интеллектуализованного эссе, ни к манере, использующей «поток сознания» или «язык, который сам говорит», ни даже к псевдоэтнографическим построениям в духе Маркеса, Рушди или Крусанова. Автор «Изобретения оружия» и «Примаверы» декларирует свою неприязнь к постмодернистскому сознанию и постмодернистским технологиям. Однако же его собственные тексты выглядят не менее иероглифичными и по сложности восприятия и прочтения вполне способны конкурировать с постмодернистскими стилистическими изысками.