Свойства Филиппова-поэта, делающие его столь необычным и ни на кого не похожим, как ни странно, поддаются вполне отчетливому и краткому описанию.
Во-первых, это мощь его созерцательной энергии и ее амплитуда: от счастливо безмятежной до грозно агрессивной.
Во-вторых – физиологически естественное, без всякого намека на подражательность и мимикрию, отношение к чужому как своему. Отношение, оправданное способностью проникновения не в текст даже, а в предтекст, умение подключиться к тем глубинным вибрациям, которые порождают чужую, но важную для него, а следовательно, общую в его понимании поэтическую речь, которая становится его питательной средой.
На этой протопоэтической интуиции основана абсолютная непринужденность и непосредственность поэтической речи Филиппова, данная немногим и свидетельствующая о бессознательном проникновении в тайные законы стиха.
Михаил Шейнкер
Всё движется к неизбежному концу, а Василий Филиппов пишет летопись своей жизни, жизни в петербургском окраинном районе, в психиатрической клинике, в сообществе подпольных поэтов. Его стихи – рассказ, взрывающийся неожиданными метафорами, резкими поворотами сюжета. Стих – естественный, как дыхание, прерывистое, неровное, нервное. Слова таинственно мерцают и обретают иной смысл. Пустая оболочка оживает и наполняется новым содержанием.
Андрей Урицкий
Почти каждое стихотворение Филиппова содержит в концентрированном виде весь его поэтический мир, а иногда и стоящий за ним исторический и литературный бэкграунд. Имена обожаемых Филипповым, близких ему старших поэтов — Елены Шварц, Сергея Стратановского, Александра Миронова, постоянно упоминающиеся в стихах, постепенно превращаются в многозначные слова-эмблемы, в символы, так же как образы родителей, бабушки, «Аси Львовны» и других житейски близких автору людей.
Валерий Шубинский