Страны и регионы

Поэзия как форма приватизации собственного существования, как событие субъективации или «поляризации бытия» (Э.Левинас), когда в безличном «имеется» появляется кто-то, берущий на себя ответственность за собственное лицо, кто-то, кто существует способом различения, поэзия как самотерапия и самостроительство, как неизбежный ответ собственной фактичности в свете собственной конечности, наконец, как возможность трансформации и нетривиального диалога с языком и вещами, – этого у поэзии никто не отнимет. Представляется, что экзистенциальный смысл поэзии сегодня наиболее очевиден. И именно поэтому в ее адресном поле она по-прежнему является письмом, запечатанным в бутылке, плывущим к своему провиденциальному собеседнику.

Поэзия Виталия Лехциера кажется странной, провокативной – именно потому, что лишена присущих новейшей культуре (да и предшествующей, и предшествующей той, что предшествовала) атрибутов провокативности. Перед нами очень неожиданно встретившиеся – нет, не стили, не поэтические языки, не дискурсы, даже не типы мировосприятия, – способы самоорганизации того, кто ныне стоит на месте лирического «я». Изысканность, тотальность культурной памяти, существующая в обломках поэтической речи – это лишь часть того мыслительного аппарата, который должен уравнивать Уорфа, Сепира, Мерло-Понти – и не столько даже речевые модальности обыденного фона (это сделано и конкретизмом, и концептуализмом), – но саму обыденную деятельность говорящего «я», с его рисом, который необходимо перемешать в дуршлаге. Субъект поэтического говорения отказывается от последней степени величия, ныне возможной, – а именно падения, – оставаясь актантом. И тем самым он демонстрирует существование, становящееся чудесным образом поэзией.



Лехциер предлагает не воспарить над этой суетой, а найти поэзию, скрытую в ней самой. Для этого нужно вслушаться в ритм этого мельтешения и вглядеться в его цветовой поток. Стихи поэта из Самары буквально переполнены упоминаниями современных реалий, репликами от женского или мужского лица... Эти слова и образы как будто не принадлежат сознанию говорящего, они – неизвестно чьи, отъединены друг от друга и существуют по отдельности. Рассказчик или герой стихотворений Лехциера не воспарил, но словно бы вынес себя за скобки. Оттуда, из-за скобок, он рассматривает мир, ускользающий из-под любого контроля и живущий по своим законам. Стихи Лехциера населены персонажами, которые вступают в диалог с рассказчиком – но мы о них ничего не знаем и можем только угадывать, каковы они. Кажется, что любовь Лехциера к трехстрочным строфам – его личный оммаж Данте, который написал «Божественную комедию» терцинами. Содержание новой книги поэта можно пересказать одной фразой: вот такое у нас чистилище, но, не пройдя его, невозможно попасть в рай.