ПОД РЫЖИМ АБАЖУРОМ

Мир просто был. В троллейбусной оправе,
Как в комнате, казавшейся огромной,
Струился свет ни ясный и ни темный.

По проводам и вытянутым склонам,
Сжимаясь в запотевшей полуяви,
Пульсировал продолговатый воздух,

Как ватный гул, плывущий по салонам
Вдоль стекол в ледяных цветах и звездах
Над прячущимися в махровых гнездах.

Неправда в обобщениях. Язык,
Как волк, не поддается дрессировке.
Я вижу папу в бежевом пальто.

Все умерли. За площадью на хмуром
Торце высотки – тени птиц. Никто
Не умер. "К водным процедурам"

Нас приглашает радио; зато
И день с утра похож на решето
Сквозь белый снег под рыжим абажуром.

Окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков. Автор трех книг стихов, переводов прозы (И. Башевис Зингер, М.Каннингем) и стихов (К.Кролов, Т.Харди и др.) с английского, французского, немецкого языков. Лауреат премии «Московский счет» (2010, за книгу «Между шкафом и небом»), в 2019 г. стал первым лауреатом премии «Поэзия» (вместе с Екатериной Симоновой).

Замечательны слова протестантского теолога Бонхоффера о том, что жизнь - фрагменты и что нелепы наши претензии на целостность. Это мне очень близко, здесь речь идет не о нарочитой клиповости, а о фрагментарности в попытке целостности, которая все равно остается фрагментарностью, - целостностью она может оказаться только посмертно. Наша попытка построить здесь целостность, системность - обречена.

Мне нравится литература с простором, не риторичная, а растерянная. Поэтому мне нравится Каннингем, Зингер. Это растерянные люди, не знающие, как писать, не умеющие этого делать, не умеющие жить, но что-то чувствующие в жизни. В момент работы над текстом с автором должно что-то случиться - от начала произведения к его концу он проделывает путешествие. Если он остается прежним, значит ничего не вышло.

У Веденяпина сила памяти такова, что удается пройти сгусток пережитого навылет и все равно остаться внутри.



Главные черты поэзии Веденяпина — независимость и сила. Не та независимость, когда человек спорит с другими, а та, когда он прислушивается только к себе — или к чему-то в себе. Не та сила, с которой разгоняется словесный аппарат, а сила, с которой хочет превратиться именно в стихи какой-то независящий от автора опыт. И загадку стихов Веденяпина всегда составляло именно сочетание той силы непреложности, с какой в них с самого начала, то есть еще с середины 1980-х, выявлялась, очерчивалась какая-то картина, и спокойствия, почти неподвижности самой этой картины: светлое пространство, кубическое или прямоугольное, в нем размещены отчетливо отдельные предметы, и по световому фону — то ли царапины, то ли иглы.