Страны и регионы

Мария Малиновская своей третьей частью «Каймании» с удивительной решимостью продолжает ставить перед современной поэзией чрезвычайно сложные и важные вопросы, ответы на которые, как я полагаю, нам очень нужны, хотя они и не предвещают никакой однозначности. Это вопросы о границах фикциональности в поэзии, об исчерпанности вымысла, о нерелевантности любого эссенциалистского прочтения поэтического опыта, о необходимости переосмысления того, что такое «сложность поэтического текста», — может ли она быть сведена к уже привычным семантической неопределенности и культурным шифрам, или она заключается, например, в перформативной этической перекодировке эстетического (в процессе его осуществления), в гибридности субъекта того опыта, который инвестирован в текст и социальные отношения, вызвавшие его к жизни.



Между фактом документальным и фактом поэтической речи — бездна пока не вполне освоенных русской поэзией модусов и каналов передачи/трансформации, и голос Марии Малиновской, несомненно, бесстрашен в стремлении дойти до дна (что вовсе не следует понимать в смысле исчерпания Травмы). При этом говорить о документальных поэмах Малиновской в отрыве от её лирической поэзии нежелательно (хотя у автора данного письма сперва был соблазн разделить авторскую поэтику на два соответствующих мира), так как способы обращения с лирическими сущностями в потоке интонации, способы создания смыслопорождающей напряженности между ними схожи в некоторой степени с тем, как автор организует ready-made фрагменты в документальных поэмах, чтобы заявить о своей работе с поэтикой невыносимого, — с той разницей, что в docupoetry Малиновской неизбежно возникает поле этической оценки и более отчётливые аксиологические векторы.