Страны и регионы

Интересно, что как поэт Ларионов пользуется «алеаторической» техникой, заставляющей вспомнить «Красное смещение» Александра Скидана и практику ряда других поэтов, «вычленяющих» из чужих текстов более-менее случайные фрагменты, порождающие благодаря взаимному соположению принципиально иной смысл. Эта техника по понятным причинам формального характера предполагает «нечёткого» субъекта, в то время как проза Ларионова — гиперсубъективизирована. Интересно, что один автор может совмещать эти две полярные стратегии, реализуя одну в речи стихотворной, а другую — в прозаической.



Хрупкая аналитика телоязыка происходит у Ларионова в условиях физиологизации (если вообще не медикализации) аффекта и постоянного террора любых социальных ситуаций по отношению к субъекту. Парадоксальным образом, именно это натяжение (вернее, его негативное измерение) и складывает воедино рассыпающиеся фрагменты речи: вместо того, чтобы пасть миметической жертвой насилия (как это происходило, например, в стихах Могутина), поэзия Ларионова консолидирует свой прерванный синтаксис с помощью максимальной эмоциональной дистанции слов от изображаемого насилия. Чудовищность внутренних ран и агрессии внешнего мира как бы заключается в непоколебимые скобки, изымается из (воз)действия этой лирики. В утопическом фантазме этого жеста можно разглядеть то, о чём говорит критическая теория, когда противопоставляет эстетику анестетике. Кажется, что только так и можно «терпеть крушение» в состоянии тотальной «начинённости языком». Но комфортность и чистота дезаффектации (даже / тем более в отношении опыта микрокатастроф) явно волнуют автора, и в итоге композиция его работ замирает в как бы несуществующем пространстве между онемением поэтической чувственности и предельной чувствительностью корпорально-лингвистического аппарата.



<...> нельзя не отметить уникальность литературной позиции Ларионова, сохраняющего дистанцию по отношению к большинству заметных направлений новой поэзии, будь то эксперименты по освежению классической просодии, катарсическая или буффонная тематизация актуального социально-политического момента, построение многоуровневых пространственных абстракций или же поиски языка для передачи опыта Другого (в диапазоне от этнического меньшинства до цифрового алгоритма). Сохраняя верность телесной метафорике, поэт в то же время остается сравнительно равнодушным к исследованию пространства, а прямые отсылки к тревожным политическим симптомам последнего времени отнюдь не чреваты иронической сериализацией в духе социальных сетей и напоминают скорее о «микрополитике» Делёза—Гваттари. Воспринимая десакрализованный статус поэзии как аксиому, поэт концентрируется на каждом отдельном стихотворении, прорабатывая его интонационный рисунок и узнаваемую «медленную» структуру текста.