Страны и регионы

Всеобщая страсть филологической мысли к модельному мышлению, попытка наглядно представить, визуализировать этот опыт губительно сказывается на анализе текста. Несвертываемость наглядного мышления обескровливает онтологию. Исследователь видит лишь то, до чего, проще говоря, он может дойти своим умом. Но туда своим умом — не ходят. «Хоти невозможного», требует Хлебников. Поэзия и есть область невозможного. Ведь сколько бы мы ни пытались представить себе мандельштамовское «Играй же на разрыв аорты с кошачьей головой во рту...» — это невозможно, но это есть. И это можно понимать! В терминах конечного опыта и размерности человеческой психики и сознания текст недосягаем.



Бесконечно воспроизводящаяся риторика русской духовности (бессмысленность того же понятия "Русский путь" ощутима на фоне соответствующих - "Татарский путь", "Китайский путь", "Голландский путь" и т.д.) - симптом отсутствия элементарной культуры мысли и нежелания каждого думать самому (только завтра, и только все вместе). В начале прошлого века с творчеством, энергетикой, "пассионарностью" как раз все было в полном порядке, в сознании же - вернейшая катастрофа. Сама революция была лишь банальным следствием этой катастрофы сознания. Это была победа сил зла над душой отдельного человека. Но она отражалась в умах людей как глобальная объективность рока. Люди уже отказались от себя во имя целого и не понимали, что это целое вошло в пустоту, которая образовалась на том месте, где погибло их личное. Отсюда - ложная направленность на будущее, извращенная эсхатология, которая не просто делала людей невосприимчивыми к истине, - она соответствовала характеру и масштабу сознания людей. Они смотрели вперед, ибо не умели или не хотели видеть себя и то, что было вокруг.



С голливудской бородой и начищенной до немыслимого блеска совестью, он является в Россию, как Первомай, и, как он же, безбожно устаревший. А кому он, в сущности, нужен? Да никому... Нафталину ему, нафталину! И на покой.

Нет текстов, которые бы не поддались его аналитической мысли. Ближе всего ему, семиотику и специалисту по Набокову, поставангардная литература - как самая радикальная и труднопонимаемая. Разборы таких "онтологических" стихов, как "Сумерки... словно оруженосцы роз" Пастернака, "В авто" и "Уличное" Маяковского, "Вооруженный зреньем узких ос" Мандельштама, еще раз подчеркивают, что поэзия и проза давно уже не копируют, а заново творят мир. Тем самым приближаясь к сути и литературы, и бытия в целом. Только зная, что "невидимое - трансцендентальная материя видимого", что "поэзия - всегда поэзия поэзии", можно понять и Амелина, и предмет его исследования - русскую классику.