Страны и регионы

Наша опора, как всегда, русская литература. И, конечно, "Ein grosser Burg ist unser Gott". А от противостояния личности и социума в его окостеневших проявлениях все равно никуда не денешься. Бродский когда-то написал про "опыт борьбы с удушьем". По-моему, мы накопили такой большой опыт в этом деле, что хватит на много поколений вперед. И этот уникальный опыт пригодится не только в удушливых обстоятельствах. Хотя, конечно, и сейчас дышать не очень-то легко.

Ахметьев не берёт ничего готового. Его отучили с самого начала, может быть, ещё до рождения - как собак отучают перченой приманкой.
Или, если сказать «берёт», то не хватает в пасть, а недоумевает, обследует так и эдак. Пытается освоить на глазах. Кстати, это и интересно...
А в общем, он тем и взял, что не берёт. Не берёт, а порождает. Не знает - было слово, не было слова, пока оно само не возникает в нём и из него не выскакивает, и тут оно узнаётся - стало быть да, всё-таки слово было. И опять есть. Какое есть - вот оно.



Иван Ахметьев — минималист. Это значит, что он принципиально пишет короткие стихи. Может быть, он когда-то и писал длинные, но я таких у него почти не знаю. Вообще, краткость — сестра таланта. Но почему сестра? Непонятно, что за родственные отношения между талантом и краткостью? Могу сказать лишь одно: стихи у Ивана Ахметьева короткие и — настоящие. […]Иван Ахметьев — человек тихий, скромный, но всегда сохраняет какое-то особенное, присущее только ему сдержанное достоинство. «Моих стихов почти что нет», — сказал он о себе. Мне кажется, в его поэзии явлена чисто русская созерцательность — важная черта национального характера.



Самое подлинное высказывание – не то, которое ты сам выстраиваешь, но то, которое уже существует помимо тебя, – оно как бы висит в воздухе. Это, собственно, и есть высказывание воздуха, его свидетельство. («Этот воздух пусть будет свидетелем…».) Оно почти произнесено, но его невероятно трудно услышать. И главная задача – именно в этом. Есть поэзия твердой и поэзия мягкой словесной ткани. Поэзия Ахметьева – безусловно мягкая. Слова мягко собираются, зыбко обозначаются внутри какой-то общей глубокой паузы. Кажется, что не слова, не фразы создают вокруг себя зону молчания, как свое необходимое продолжение, а наоборот: именно молчание является здесь основной и вне-словесной тканью. И уже эта ткань временами как бы морщится словами, обозначая свою внутреннюю форму.