Но кто здесь «свой», за вычетом каштанов?
Брусчатки и расколотых надгробий?
Бараков и масонских барельефов?
Собора Кафедрального (по плечи)?
Воды в неповоротливой Преголе?

                Теперь так мало греков в Ленинграде.

                              И.Б.

Теперь так мало немцев в Кенигсберге.
И с каждым днем становится все меньше —
Пускай в разгаре самом бабье лето —
Отток туристов в это время года
Хорошие погоды не отменят,
Как не обманут первых птиц нестойких,
Уже пустивших в поднебесье строчку
Отсюда к югу, из тепла в тепло.
Гостиницы пустеют, всюду речи
Понятные, хотя слова — слова, и
Значенья не имеют. Так руины
Оставленных тевтонских бастионов
Свое предназначенье потеряли
Отпугивать восточного соседа —
И вот заезжий Кодак соблазняют,
А если вдруг пугают, то — своих.
Но кто здесь «свой», за вычетом каштанов?
Брусчатки и расколотых надгробий?
Бараков и масонских барельефов?
Собора Кафедрального (по плечи)?
Воды в неповоротливой Преголе?
Да тех невозмутимых бастионов
По сторонам смешной узкоколейки,
Ведущей двух старух в позавчера? —
Где было им от силы лет по двадцать.
Хотя, возможно, просто сохранились
Они вдали от горстки фатерлянда
Получше. А его не пощадили
Ни новые хозяева, ни время:
По их календарям шел год за сотню
Привычных лет. И как бы ни вертели
Старушки головами — все напрасно:
«Ганц нихт», — одна другой. И та: «Ганц нихт».
Выходит, и они чужие в этом
Заказнике безвременья! Им внове
Отсутствие дорог на прежний Остров,
Куда они ступить хотели б снова.
Бетонный исполин легко проносит
Их над Собором, над верхушками деревьев,
Откуда к ним спускаются навстречу
Мостов сожженных кружева — и только тени
Стоят на всех семи.