ХУДОЖНИК

Знает ли птица, что птица она,
знает ли ветер, что ветром летает,
ветер не знает и птица не знает,
вечно свободный свободы не чает
тщетно сидеть у окна до темна.
Птицам темниц вспышка воли видна.
Быть я любимым хотел, но стихи
вместо меня от любви клокотали,
жизни не зная, слово терзали,
между решётками строк трепетали.
Всплески полосками - нежность сплели -
нервы тропинками снежной зари.
Страшно и чудно звенели слова,
словно земля в голосах колосилась, -
золотолик - купола окрылила
ввысь уносилась, лбом становилась,
над океаном Вселенной склонилась -
вижу в знамёнах звенит голова,
как над казнёнными храм Покрова.
Всё из меня в бесконечность ушло,
ночь в сонной луже мерцает совою,
Скорчилось тело, плывёт за собою,
словно полощется в слове крыло,
тащит утопленник воли весло.

Родился в Москве. Учился в библиотечном институте. В 1961 г. арестован по политическому обвинению, приговорен к 5 годам лагерей, отбывал срок в Потьме (Мордовия). С 1972 г. в Тель-Авиве. Первая книга стихов вышла в 1986 г., за ней последовало трехтомное посмертное собрание стихотворений. Печатался в антологиях «У Голубой Лагуны» и «Самиздат века», альманахах «Контекст-9» и «Мулета», «Иерусалимском журнале», журналах «Время и мы», «22», «И.О.», «Двоеточие», «Знамя», «Новое литературное обозрение» и др.

Был 1937 год в Москве, но я родился.

Потом учился в институте культуры.
Осознал себя поэтом поздно, на сорок втором году.

Все что было до этого (выступления на площади Маяковского,
арест, пять лет мордовских лагерей, отъезд) – представляется мне черновым наброском, мраком.

И трудно вспомнить себя до первого озарения.

Помню только, как в отрочестве мечтал о героических подвигах,
как многие; надеялся создать нечто бессмертное или отдать себя
за что-нибудь очень хорошее и необычное.

Впрочем, может мне это теперь все кажется, ибо до творчества – был не я, а совершенно другая личность.

Бокштейн — изобретатель. Он возится со звуком, выискивает как заострить привычное, оттенить обыденное значение, он навязывает новую фонетическую форму, сбивая с толку парадоксальным написанием, «с тонким стоном» сталкивает созвучия, мнёт пластилин языка. Как раз по такому поводу тот же И.Терентьев писал: «Заумь — гниение звука — лучшее условие для произрастания мысли».