МАШУК

Вначале просто били наудачу,
а к вечеру устроили раздачу –
под каждым камнем – горец и боец,
ночной тархун и утренний чебрец.
Владелец скал, чья родина – темница,
боится спать, но и не спать – боится,
где Терек полоумный шевелит
форель прозрачную и бархатный гранит.

Здесь муэдзин с азартом замполита
поносит тех, чья борода обрита,
на Грузию вещает из-за туч,
и голос его грозен и тягуч.
Ночной чебрец и утренний тархун.
Вершины гор как пирамиды шхун,
медведи в спину целят из двустволок.
Барашек нежен, но в груди – осколок.

Посмотрим на дивизию с небес
и прогуляем этот гудермес,
как в детстве – анемию физкультуры.
Ни белые, ни черные фигуры
в такую осень не сдаются в плен.
С блуждающей улыбкою чечен
качнется, как Мартынов на дуэли.
Оправа треснула, но стекла уцелели.

Родился в Харькове. В 1985 г. поступил в Московский государственный педагогический институт, затем служил в армии. С 1991 г. в Дании, живет в Копенгагене. Публикации в журналах "Соло", "Вавилон", "Крещатик" и др. Шорт-лист премии Андрея Белого (2005).

Случай Арсения Ровинского представляет нам в кристаллически чистом виде автора-одиночку, который никогда не был связан ни с какими литературными группами, а с 1991 года живет в Дании, где, естественно, не существует никаких институций русской литературы. Ровинский дебютировал в печати четырьмя стихотворениями в журнале “Соло” (1997. Вып. 20), а в фокус внимания профессионалов попал годом позже на сетевом литературном конкурсе “Тенета”, где удостоился специального приза члена жюри Михаила Айзенберга; конкурсная подборка текстов легла в основу небольшой книжки “Собирательные образы”, вышедшей в 1999 году в издательстве “АРГО-РИСК”. Читая Ровинского, невозможно сделать никаких предположений о его месте жительства — во всяком случае, Дания не просто ни разу не упоминается в этих стихах, но даже не отражается в них какими-либо мало-мальски локализуемыми приметами, оказываясь этакой идеальной заграницей, материализованным “нигде”. Такой специфический топос при постоянном обращении к геополитическим темам (если выразиться плакатно — к судьбам России) дает особую оптику — взгляд как будто сверху, с высоты птичьего полета. Но при этом Ровинский всякий раз так или иначе делает решительный жест по вписыванию лирического субъекта в картину исторической драмы или катастрофы



"Extra dry" – это прежде всего, конечно, характеристика создаваемого Ровинским поэтического мира. [...] Главная его особенность – сосуществование и взаимный переход мертвого в живое, а живого в мертвое, например, благодаря химическим средствам, хотя бы упомянутому в первом стихотворении сборника керосину (который у Мандельштама, в противоположность заглавию книги Ровинского, имеет отнюдь не "сухой", а "сладкий" запах), лечению электрошоком, с помощью свечей и вина, которые инициируют коммуникацию с представителями потустороннего мира. Ключевую роль в этих метаморфозах играет любого рода движение – особенно медленное и плавное, пересечение границ (зачастую оно оказывается вполне сказочно-пропповским переходом из мира живых в мир мертвых или, наоборот, отказом от такого перехода)