Памяти сестры

Область неразменного владенья:
облаков пернатая вода.
В тридевятом растворясь колене,
там сестра все так же молода.

Обрученная с невинным роком,
не по мужу верная жена,
всю любовь, отмеренную сроком,
отдарила вечности она.

Как была учительницей в школе,
так с тех пор мелок в ее руке
троеперстием горит на воле,
что-то пишет на пустой доске.

То ли буквы непонятны, то ли
нестерпим для глаза их размах:
остается красный ветер в поле,
имя розы на его губах.

И в разломе символа-святыни
узнается зубчатый лесок:
то ли мел крошится, то ли иней,
то ли звезды падают в песок.

Ты из тех пока что незнакомок,
для которых я неразличим.
У меня в руке другой обломок -
мы при встрече их соединим.

Родился в Алтайском крае, был девятым ребенком в семье. После окончания сельскохозяйственного техникума в Барнауле учился в МГУ, затем в Барнаульском пединституте. Первая книга ("Портрет") вышла в 1982 г. и подверглась разносу в советской печати. Лауреат Премии Андрея Белого 1988 г., первый лауреат Премии Аполлона Григорьева Академии русской современной словесности (1997).

Читаю Пастернака: «Булки фонарей, и пышки крыш, и кроме...» - и мне, неофиту, это режет ухо. Булка фонаря; конечно, между светом и хлебом где-то там, далеко, есть страшная связь. Но Пастернак же ее не дает, а просто показывает: это булка, это фонарь, - похоже. В итоге они разошлись, и как будто их нет.

И я догадываюсь, что надо эту скрытую, невидимую связь выявлять. Через слова, предметы, явления, побасенки просвечивает язык, праязык, и время от времени его слышит слух - сначала самый чуткий; потом этот язык становится доступен все большему числу людей. Вот почему истина, понятая в древности немногими, делается всеобщей впоследствии. Он, этот язык, слышится сразу и целиком - или можно как бы по кусочкам собрать его нити и увидеть как целое. Точно мы читаем фразу по частям. Сквозь глубину всех вещей, объединяя их, как ветви одного дерева, просвечивают буквицы этого языка. Есть много способов прочесть их, но смысл один и тот же во все времена.

Он сидел в читальном зале на Моховой и измышлял новую метафору, как безумцы измышляют велосипед. Велосипед Жданова получился малокомфортабельным для седока: педали и, соответственно, колёса не крутились. Но велосипед умел летать.