* * *
ну а какие еще могут быть слова, кроме тех, что уже подают на обед, как дежурное блюдо, которые ты разделываешь привычным жестом нож — справа, как тебя учили в детстве это совсем не сложно, если умеешь отличить первое от второго горячее от холодного — и за столом, и за разговорами. да и что ты скажешь такими словами, чуть теплыми, на вкус — ни рыба ни мясо? можно разве что точить лясы, а затем складывать стружку в черный ящик, в котором все останавливается и превращается во что-нибудь настоящее
* * *
наше королевское невысочество и недалечество
за шиворотом у меня горб, на горбу город чудо-юдо плавает в море по моим позвонкам целый мир в горсти, маленький будда на моих руках, я стою прям и горд на своих ногах сам себе чищу семимильные сапоги на черпаховых каблуках
а у меня из-под пальцев рождаются новые зеркала голосу моему подпевают все столичные колокола у меня вся москва на блюдце на краю стола отражается имя мое в куполах оттого, что по горло свята, тяжела, как плита, как надгробная речь шута.
о спинку стула, как тень, сломаем тебя день ото дня тебе будем снится, приходить в бреду даже не пытайся нас прогонять словно верный пес, по запаху, тебя везде найду оттого что с человеком в его последний час никого кроме нас.
Восьмое августа
Тиль Уленшпигель сидел на стене, Тиль Уленшпигель свалился во сне Что ему снилось, нашему Тилю? Мертвые хоровод водили.
говорит мне по телефону: мобильная связь дешевеет, хлеб дорожает, потому что люди дешевле хлеба, потому что сначала хлеба, уже потом — зрелищ, потому что нам и так хватает капищ и кладбищ, потому что мобильных телефонов много, а ты пойди, найди человека.
Вставай, Фландрия, император Филипп подавился ржавой Горошиной В его гадюшнике появились честные принцесса и свинопас Его лучшая борзая сломала ногу о пятое колесо Вот он перед тобой — сидит огорошенный. Вставай, Фландрия! Пепел Клааса снова стучит в твоем сердце.
Пишет мне смс: если бы ты видела, что тут происходит, нет, лучше тебе этого и не видеть А я все равно вижу: у меня возле дома побитый кот — дети играли. Сидит и плачет. Не может облизать лапу — больно. Больно мне, матушка, дети меня побили, схватили палку и дубасили, пока их ужинать не позвали. Что же я — совсем рыжий?
Это ведь то же самое. Это ведь то же самое.
И что ты думаешь, Фландрия? Пора тебе нацепить шутовской колпак. У короля Филиппа ослиные уши, его инквизиторы ушли в оперу Его римский папа гуляет в саду с фройлинами Пьет в дорогих пабах Отпусти ему, Фландрия, прости ему, Фландрия Хватайся за эти уши, Фландрия, вытащи себя за уши. Пепел Клааса еще не остыл в твоем сердце.
Тиль Уленшпигель упал со стены Тиль Уленшпигель забыл свои сны
* * *
Что же ты, прячься скорей в мой домик, на улице дождик, сильный радиоактивный дождик на улице поливают дороги йодом, не бойся, я всегда буду рядом. ты умрешь первым, я стану держать тебя за руку и улыбаться, повторять, все хорошо я обязательно стану взрослой, вылечу зубы стану сильной, нацеплю каблуки и пойду в город тонут рыбки в сказочных заводях, в тихих омутах, берутся за руки шагают в воду и тонут мы купим тебе такие же плавники, станешь подводной лодкой, подводной рыбкой чтобы хлопать глазами и прятать в жабрах улыбку. Станешь плавать в горных озерах — белый и влажный Неспящий, невеющий, может быть, только вещий От слова — вещь Самая важная То есть почти настоящий Весь
* * *
Чудо рождения в каждом пластиковом колпачке, В каждой лампочке, листочке, веревочке, В зубной щетке — твоей и его — поселились страшные добрые бесы И по этому поводу отныне и впредь всё прогрессивное человечество может отправляться лесом. Первого беса зовут Яскучала и второго зовут Яскучала И еще их зовут Я ходила по городу, весь день по городу Выбирала шляпку для бабочки, что поселилась в наших тяжелых шторах Люди сказали, что этих бабочек они называют молью Я назвала её Красной шапочкой. Это как Дафнис и Хлоя, как Ромео с Джульеттой, как Взяли и Умерли. Как выщипали, выпотрошили, сшили заново, обманули А ты стоишь — пустой и голый, обманутый — и твердишь спасибо, Либо тебя убьют Либо Тяжелые шторы, изъедены бабочкой в шляпке Красная бабочка, красная шапочка, пирожки с капустой Галстуки на бельевой веревке, в холодильнике холодно, в прихожей пусто Первого беса буду звать Небоюсь, второго — Итынебойся Вместе их буду звать Скоро кончатся последние деньги Я буду плакать за тебя по ночам, только ты спи спокойно. Даже когда облысеют наши волшебные зубные щетки Руки и ноги у бесов останутся целы
|