Рождество

У крана и валуна точечка на спине видна.
Это такая игра.
Ты бы со мной не смогла.
Металась бы в угол из угла.
Это такая зима.
Черная капелька, несмываемая смола.
Ты бы со мной никогда.
Елочные украшения, искусственная слюда.
Мне бы Рождество встретить, мне бы купить вина.
Это такая страна.

Последнее Рождество

с последним рождеством
в предчувствии всего, что было
в сердце тлеет такое вещество,
              которое всех моих сестер убило
их выносили в золотых гробах
с любовной плесенью на губах
несли несли сквозь разрушенный петроград
в наушники орал сатанинский лайбах

Бог, пошли мне полк израильских солдат!

(я не помню хроники этой битвы)

они теперь лежат в братской могилке
вместо надгробных плит – деревянные бирки
с рождеством, сестры мои, с рождеством
вот вам на всех одно обручальное кольцо
пусть петербург висит над всеми
              безмолвным золоченым бубенцом.

Окончил Воронежский политехнический институт. Работал в региональной прессе, в том числе главным редактором газеты «АиФ — Нечерноземье». Публикуется с 1993 года. В 1999 году был куратором региональной программы фестиваля «Культурные герои XXI века». Дважды (1999, 2001) входил в шорт-лист Премии Андрея Белого.

Как и у классиков испанского театра, в основе ритмики Анашевича - народный стих, но, разумеется, своего, "местного" происхождения. Это качающийся фольклорный стих, организуемый не количеством ударений или слогов, а "фразой" в музыкальном смысле термина. Своеобразие стиха Анашевича составляет даже не сам народный стих, который в поэзии и без того используется, а удивительное знание его возможностей и вариантов. […] Анашевич искушает идеей маскарада. Будто бы он рядится, и прежде всего - в женщину. Женщины говорящей у Анашевича много. Но она не единственная, кто говорит. И ее легко спутать с другим персонажем. (Женщина-солдат у Анашевича говорит о себе в мужском роде.) У Анашевича четыре типа говорящих персонажей: женщина, мужчина; женщина, считающая себя мужчиной; мужчина, считающий себя женщиной. Все они не Анашевич. Не маскарад, а театр. И Анашевич по типу художественной личности и способу творчества - драматург.



У Александра Анашевича, напротив, мандельштамовская поэтика срывается с катушек и бьется в судорогах мрачного карнавала, живописуя те самые куртуазные "бредни-шерри-бренди", с оборота которых "из черных дыр зияет срамота".



Эти сигналы и впрямь потусторонние, а воспринимают их сомнамбулы, которыми книга населена, воспринимают и посылают далее, творят и повторяют. Мир прозрачен, колеблющийся, не вызывает особого доверия идея его достоверности, а настоящая реальность для автора - вполне осознанный виртуальный мир, где жизнь происходит в неевклидовых пространственно-временных координатах. Впали в транс, поехали. Герои книги - персонажи, которые не совсем все-таки люди, существуют в дневном забытьи, в психоделической реальности. В книжке все они летают и плавают, перемещаются и путешествуют, как в новых "Звездных войнах", проникая в толщу вод или поднимаясь над землей со всеми соответствующими визуальными, тактильными и кинестетическими эффектами.