Страны и регионы

За последние 20 лет в неподцензурной поэзии произошла революция поэтического языка, оставшаяся незамеченной и неосознанной не только публикой, но и самими поэтами. Тихая, тайная революция. Незаметно для самих себя поэты заговорили языком, не слыханным прежде в России. Этот язык, повторяю, пока не самоочевиден: он требует к себе ключей. Фактически он находится в безграмматическом состоянии для большинства воспринимающих. Многие не могут оценивать его эстетически, не могут любоваться им: это чужой язык. Язык, состоящий из знакомых слов, соединенных посредством незнакомой (неизвестной) грамматики.

Но если новый поэтический язык принадлежит поэзии, литературе (так же, как повседневная речь принадлежит быту), то его грамматика выходит за пределы литературного ряда. Она образуется из сложного взаимодействия социальных, исторических и биографических факторов. Чтобы понимать такой язык, нужно постоянно иметь в виду, что русская словесность всегда так или иначе тяготела к истории, вырастала из истории (роль Карамзина) и врастала в нее (судьба Мандельштама).

В основе нового поэтического языка лежит принцип свертки исторического опыта в личное слово.

Он не был собирателем русской земли - он был собирателем русской культуры. А культура - это страна отзывчивых одиночек, и чтобы ее собирать, делать более гулкой, резонансной, просторной, нужны именно такие одиночки, вокруг которых люди не сплачиваются, но соприкасаются. Он не был дирижером - он был камертоном: настройщиком разлаженных струн.