13 марта 2008 года в литературной гостиной мини-отеля "Старая Вена" состоялся вечер петербургского поэта Михаила Ерёмина. Ерёмин на протяжении всей творческой жизни (а это более 50 лет) пишет герметичные восьмистишия. Дебютировал Михаил Ерёмин в 1950-е годы в составе дружеского круга, который сейчас принято называть "Филологической школой" (другое название этого же круга группа УВЕК – Уфлянд-Виноградов-Ерёмин-Кулле). Каждый из поэтов этого круга с самого начала шёл свой путь, выбирая непохожие на ближайших коллег слова и структуры текста, и все они писали очень по-разному. От этого круга сейчас остались только Ерёмин, всю жизнь живущий в Петербурге. и Лев Лосев, живущий в Америке и начавший писать позже, не в 1950-е.

Однако, Дмитрий Кузьмин считает, что, в отвлечение от биографической канвы, эстетически (но не личностно) Еремин примыкает к метаметафористам. Если следовать этой модели, творчество Ерёмина можно обозначить как метаметаметафорическое – (кубический) корень метафоры таится в подразумевании усложнённой модели взаимоотношений в языке и мире, и эти отношения являют себя как в самом тексте, так и за его пределами. Связь между смыслами в тексте Ерёмина подчёркивается усложненным инверсивным синтаксисом, а изложение из пресыщенного специальными терминами наук иногда в следующей строке перетекает в простые очевидные выводы о структуре и природе мира.

Можно говорить о естественнонаучном субкоде, который опознаётся во многих стихотворениях Ерёмина. Через него прочитывается и сложно зашифрованный культурный (или собственно литературный) код. Эта стратегия вступает в противоречие с традиционным представлением о художественном тексте как явлении литературы, субстрат которой – художественный язык – иногда и очень дозированно разбавляется словами других стилей (чаще всего в этом ключе пишут о диалектизмах, сленге, профессионализмах – но не терминах, существующих на грани непознаваемого не для узкого специалиста даже в этой области), что обозначает включенность в определённую среду. У Еремина эта среда не обозначается, а существует как данность, как начальное основание поэтики.

В начале вечера сам Ерёмин рассказал о своей публикационной истории: первая публикация на родине – в 1958 году, полностью процитировано стихотворение "Боковиты зерна премудрости" в критической статье в газете "Смена" (естественно, разгромной), следующие публикации только в году 1990-м.

На вечере прозвучали стихи последних десятилетий, от написанных в 1960-е годы до самых новых. Складывается впечатление, что Ерёмин всю жизнь пишет целостный единый текст, так как степень погружённости в непознанные зоны языка не сильно трансформируется от раннего творчества к позднему (или в обратном направлении), стихи не упрощаются и не усложняются, они выглядят лишь некоторым набором возможных точек отсчёта на бесконечном пространстве мира, космоса (греческое слово) – в смысле всех возможных предметов и явлений. Этот космос остро нуждается в описании его органических свойств и преднамеренных совпадений. Именно так, как это делает Михаил Ерёмин.

В завершение вечера Еремин прочитал несколько стихотворений, посвященных близким: сыну, дочери, жене.

После авторского чтения состоялась небольшая дискуссия: о сложности поэтики (Еремин ответил: "я считаю, что всё очень просто"), о немногочисленности критических высказываний, касающихся поэтики (по мнению Еремина "и хорошо, что не наворотили ничего").

Разговор коснулся и природы ерёминского восьмистишия, Александр Скидан поинтересовался, что было в творческой практике автора до этой формы, Михаил Еремин ответил: "Я датирую первое стихотворение 1957 годом. До этого была рифмованная лирика. И вдруг одно-два-три стихотворения этого размера, которые получились. Это чистые ямбы, перемежаемые пеонами вторым и четвертым, а до этого – были какие-то ритмические поиски". Скидан: "Ямбы с синкопами?", Еремин: "Но всё-таки ямбы!". На вопрос из зала "Почему не изменить форму?" Еремин ответил: "Я иначе не смогу. Понятно, что я жил на это – и переводил много разных поэтов, и следовал их форме. А когда пишу сам – я не представляю себе, что могу сказать как-то иначе".

Арсен Мирзаев упомянул об интересе московского филолога и критика Данилы Давыдова к собиранию антологии русского восьмистишия ХХ века и изучению его природы, а Дарья Суховей коротко обозначила теоретические взгляды Давыдова на эту форму: восьмистишие строится как бы по модели урезанного сонета, и первое четверостишие – тезис, второе – антитезис, а синтез вычленяется из взаимодействия тезиса и антитезиса. Структура ереминского восьмистишия, по мнению Суховей, отличается от этой модели, так как точка перехода от тезиса к антитезису, точка перерождения, в восьмистишии Еремина пребывает не обязательно в центре текста, она может быть в любом месте, в т.ч., по мнению Суховей, и за его пределами. Еремин согласился с этой характеристикой.

На вопрос Александра Скидана о круге чтения поэта в 1950-е годы (когда формировалась его натурфилософская, по выражению Скидана, поэтика), Михаил Еремин ответил: "Пастернак и обэриуты". Скидан: "Уже в середине 1950-х читали обэриутов?", Ерёмин: "В университетской библиотеке ("Горьковке", сейчас она наверное вся разворована), "Столбцы" можно было взять домой. Университет вообще для меня был – друзья и библиотека. Ну и я ещё застал учителей. А вообще университет – это друзья и библиотека, разве не так? Это и есть университет."

Также в рамках дискуссии Михаил Еремин призвал собирать подписи в защиту того, чтобы Малой Морской улице, на которую выходят окна "Старой Вены", вернули имя Гоголя.

Наталья Бабенко (Калининград), филолог, специалист по языку современной литературы: "Поэтика Ерёмина – поэтика одних агнонимов".


*только из-за того, что слова "агноним" нет в интернет-словарях, скажем его значение: это языковое слово, значение которого неизвестно большинству носителей языка.