Страны и регионы

Оригинальная поэзия Львовского слабо связана с российской стихотворной традицией, обнаруживая лишь отдаленное сходство с кругом "метафизиков-западников" (Аркадий Драгомощенко, Владимир Аристов), также, в свою очередь, ориентированных на прививание русскому стиху открытий западной (прежде всего, англо- и франкоязычной) поэзии ХХ века. Техника "потока сознания", ослабленный синтаксис дают своеобразную картину при использовании в русской поэзии, накладываясь на присущую русскому языку большую свободу порядка слов в предложении. Львовский пользуется этими приемами весьма интенсивно, усиливая эффект при помощи особой графической организации текста: его стихи испещрены большими пробелами внутри строк (прием, прежде применявшийся в русской поэзии разве что Сергеем Завьяловым, имитировавшим таким образом лакуны в античных источниках). Пафос лирики Львовского - каждодневное, постоянное преодолевание разорванности мироздания и мировосприятия.



И Пащенко, и особенно Львовский разработали другой вариант мерцающего и беззащитного "я", иной, чем метафора ответственного инфантилизма. Герои их поэзии - люди вполне взрослые; точнее, вынужденные быть взрослыми. Особенно напряженно эта "вынужденность" и в то же время неотменимая ответственность артикулированы у Львовского.



Именно сочетание интимности и закрытости от “чужих” отличает рассказы Станислава Львовского. Даже те из них, где есть элементы традиционной фабулы, в общем контексте приобретают черты особой приватности, а вымышленные герои мало отличаются от персонажей, появляющихся в рассказах-монологах или от собственно лирического героя. <…> Думая о литературных источниках письма Станислава Львовского, неизбежно вспоминаешь Павла Улитина. Львовский и сам писал о любви к этому автору, и следы влияния Улитина заметны без усилий: тут и включение в текст иноязычных фраз и целых абзацев, и обращение к повседневной устной речи, и герметичность, проистекающая из связи текста с обстоятельствами и персонажами, не известными гипотетическому читателю.