Всеволод Емелин

Длинный комментарий к короткому инциденту

Интернет-проект «Глупый дом»

        Нелегкая судьба любителя поэзии забросила меня 29 октября в клуб «Проект О.Г.И» на Чистых прудах. Там выступали живые классики: Пригов, Кибиров, Рубинштейн, Гандлевский, Айзенберг и т.п. Читали стихи. Впрочем, как говорил персонаж культового фильма конца 60-х “Еще раз про любовь”, «…о стихах я говорить не буду, а вот девушка мне очень понравилась!» Девушка была лет пятидесяти, высокая, энергичная, подтянутая. Этакая сэлфмендбизнесвумен. Она деловито сновала из первого ряда довольно многочисленной публики в последний и обратно, всем своим видом показывая, что она здесь не просто так, а по важным делам.
        Самый яркий момент поэтического вечера настал, когда Пригов прочел несколько стихотворений, представляющих собой диалог Господа Бога (Христа, Св. Троицы) с морально раздавленным и дезориентированным коммунистом. Вдруг, перекрывая хихиканье и аплодисменты, раздался хорошо поставленный голос вышеописанной девушки: «Дмитрий Александрович! Я устроительница этого вечера! Очень прошу вас не оскорблять моего Бога! Читайте смешные стихи!» В наступившей тишине умница Пригов, не поднимая глаз от текста, пробормотал: «Он не только ваш», – и продолжал читать. На этом инцидент был исчерпан. Слабовато в нынешней литературной жизни со скандалами.
        А мне подумалось…
        Незадолго до этого я имел честь и удовольствие провести два дня в беседах с одним из участников вечера – Тимуром Кибировым. Говорили о судьбах русской поэзии (Sic!). Резюме: как ни странно, поэзия выживет. Но изменится.
        О том, что никогда не вернется «поэт в России больше чем поэт», агитатор, горлан, главарь, «больная совесть народа» и т.д. уже скучно повторять. С этим давно все ясно. Но исчезнет и другой тип – «проклятый поэт». Бездомный, беспаспортный и безработный как Буратино. С разбитой мордой, оторванным рукавом и запахом пятидневного перегара. Когда-то так любимые народом Сережа (Есенин), Володя (Высоцкий), Коля (Рубцов) не воскреснут. Не будет на Руси больше поэтов с уменьшительными именами. Будет Дмитрий Александрович Пригов (не Митя), на худой конец – Михаил Айзенберг (не Миша). И жить они (поэты) будут долго и счастливо (а не до тридцати семи, к примеру, лет). И уже живут. В общем, еще один национальный миф лопнул.
        Прощайте, российские Вийоны, Рембо и Лотреамоны. «До свиданья, Москва, до свиданья!» Современный поэт – добропорядочный член общества потребления, профессионал в своей узкой области, выбрасывающий на продажу свой продукт – тексты. Стоимость текстов определит рынок, а критика и общественное мнение будут рекламировать лучшие товары – тексты и следить за тем, чтобы покупателю не попал товар недоброкачественный. Например, тексты сеющие межнациональную, межрелигиозную, межсексуальную и т.д. рознь и прочую неполиткорректность. Зачем это в современных российских условиях? Алкоголиков, наркоманов, сумасшедших, сексуальных маньяков, фашистов, террористов, бомжей и т.д. вокруг и без поэтов хватает. Не надо раскачивать дырявую лодку.
        Надо, отбросив претензии на избранность, честно работать на благо себя, семьи, общества, государства. И лучший публицист Максим Соколов всех (поэтов в том числе) к этому призывает. И Тимур Кибиров пишет: «Леночка, будем мещанами!» А Михаил Эпштейн называет это то ли «новой сентиментальностью», то ли трансмодернизмом и сулит этому направлению большое будущее. И в программе «Графоман» ведущий анонсирует новую книгу Максима Амелина следующим образом: «Этот очень популярен. Его часто цитируют. Это поэт нового образца, поэт-буржуа пишущий для читателя-буржуа». В общем, как говорил чукча: «Тенденция, однако!» А против тенденции не попрешь. Даже если ты «проклятый поэт». Тем более, что их, «проклятых», и нет уже почти. «Да и уже почти забылось!» (Дм. Александрович Пригов). Одна Алина Витухновская ad marginem между тюрьмой и сумой мечется.
        Спорить тут не о чем. Лучше быть богатым но здоровым, чем бедным но больным. А если кто хочет быть бедным но больным, то это факт не истории литературы, а истории болезни.
        И все бы хорошо, но вот история на поэтическом вечере насторожила. Да, поэты современной России готовы стройными рядами спуститься с вершин Парнаса (или Геликона), подняться из подполья – андеграунда, выйти из опиумных курилен, кабаков, публичных домов и (на радость Хакамаде) влиться в стройные ряды аккуратного, умеренного, дисциплинированного, трудолюбивого, бережливого, трезвого etc. среднего класса (которым Россия и возродится).
        Но до конца ли понимают поэты, на что они подписываются? Ведь дама на поэтическом вечере только первая ласточка. В большинстве людей еще сидит классически-современное восприятие поэта как пророка. Можете себе представить, чтобы на вечере Евтушенко или Вознесенского кто-то заорал: «Вы эти стихи не читайте! Читайте другие!» Не можете. Пока. Но это пройдет. И не такие архетипы ломали в последние годы.
        Потребители поэзии поэтов среднего класса сами представители этого класса. И они знают, что клиент всегда прав. И средний класс по десять часов в день у себя в офисах делает не то, что хочет, а то что клиент закажет. Но перед поэтами среднего класса средний класс сами клиенты. И вы (поэты среднего класса) будете читать (и писать) то, что вам закажут. Смешные стихи, например. Или стихи о горячей любви. Или красивые стихи о природе. Вы больше не художники слова, вы – дизайнеры слова. «Ты этого хотел, Жорж Данден» (не помню откуда).
        Готовы ли вы, поэты России, отказаться от свободы творчества? Готовы ли признать над собой диктат «почтеннейшей публики»? Публика позволяет поэту быть свободным пока он для нее «иной». Читатель просыпается в семь часов с законной женой, чистит зубы и идет в офис. А поэт просыпается в 15.47 с двумя любовницами (одна школьница – 15 лет, другая – ее мать), выпивает 12 таблеток циклодола и идет в кабак. За эту героическую жизнь читатель позволяет поэту писать все, что ему в обезумевшую голову взбредет. А пожалел поэт свою печень, почки, мозг, сердце, захотел стать как все, так будь добр, удовлетворяй потребности middle класса в печатном слове.
        Здесь напрашивается параллель с древнерусскими юродивыми (не в смысле религиозного подвига, а в смысле внешних форм). Они единственные могли препираться с царями и мазать иконы дерьмом только потому, что сами жили на кучах дерьма, ходили в мороз в одних веригах, жевали кору и мусор. «Иные» были. А переселись самый чтимый юродивый в избу, да надень сапоги, да попробуй из избы да в сапогах юродствовать. «Мешок и веревку. Быстро!» (М. Булгаков). Да что мешок и веревку, народ бы сразу на куски разорвал. «Назвался груздем, полезай в кузов!» Торгуй, паши, мастери, но юродствовать не моги. Всё.
        Интересно, до конца ли продумали поэты последствия своего безусловно выстраданного желания «полезть в кузов»?



Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service