* * *Плод, вес которого ты ощущаешь, отрывается от дней и падает вспять сквозь твою жизнь, а потом за край на другую сторону истории, где «я» может покоиться невидимым, невесомым, как бы в каюте или бескрайнем равнинном пейзаже, пока не написанном. И лишь тогда я могу, сидя в сумраке бара в разгар сиесты, сказать об этом весе, из которого вылетают слова и у тебя — ты слушаешь — с трудом ищут весомости в черноте. Без стыда, с рассеянной улыбкой чему-то поодаль, слегка снисходительно. Песчаник. Известь. Изглоданный светом гранит сопротивляется и бросает тень на штукатурку: тьма, состоящая из света. Плод, рассуждаешь ты, занимает место, притворяется съедобным, то есть он может быть желанным. Пропа́сть и обрести вес. Но прежде — кожура, изгибы, сердцевины, эти лестницы, где цветы цве́та платья бодрствуют, не ведая никаких стихов. * * *
Подсолнухи жмурятся, когда прибывает поезд. Утро прозрачно, сонные дети, светло-серые границы проведены в расплывчатости: начало и предел. Руки теплы как хлеб или они из хлеба? Не хлеб ли какой-нибудь руки, в складках зернистая соль. Здесь слёзы не плач, а море. Отбывать и видеть, как вдалеке занимается некий оттенок и становится воспоминанием. Помидоры зависят от того, чтобы мы о них говорили. Ширина рук, которые просыпаются с прибытием поезда... Теперь я замечаю, что это стихотворение о дожде, о просторах, перемещающихся сквозь начало и сквозь предел, раскрываются лица, минуя свои итоги, струи по-над рассказами, в междуморье за тем морем, что впереди. Лиса, сочельник
Меж двух яблонь где печаль отказалась от слов крадёшься Взгляд — непрерывный укус, хвост — сказка всякий вопрос придаёт тебе форму, вокруг бездны, о которой никто ещё не поведал Отчётливее нет и не будет оторванная голова полёвки, ангельская насторожённость, шуба в цвет поля Совсем вдали наброски или остатки водных артерий а я теперь менее одинок Хроника
Куда ты — туда и плоская голова подозрительного * Ещё дуализм: скелет и благодарность * В страждущей пшенице быстрые тени Думаю: Всё кажется * Под фактами словеса * Два мира впадают друг в друга Стыд? * Найди и нарушь узор * Проснулся от крика канюков Монтеверди — * Злой луг. Смириться, чтобы Не писать самого важного * Номады вовсе не имеют окон * Цвет утра мысль женщины перед возможностью зачатия * Вдруг вне ветра. Как будто умер * Змея на солнце неспособна написать своё имя * Где-то в лесу стоит зеркало Не находи его * Иногда у меня чувство что меня слишком долго не было Где не было? Неясно. Но слишком долго * Эти мочёные гидры * Красота: всего ничего вещей С их сатанинским порядком * Однажды почти сочинил стих, там было — Отделяю форму * Я никому не служу, не желаю служить И не желать не желаю, так и служу * Опровергни рвотный рефлекс, нападающий проигрывает. Опровергни и эту выдумку * Дай гневу аудиенцию но там он не настоящий *
На рассвете вкрадчивый голос: Подойди к решётке Без названия
Мы с дедом на торфянике, небо кажется дальше, зато яснее. Эра порядка в инструментах истекает. Мерёжи как огромные лёгкие, полу- скрытые в тростнике, что расступается перед лодкой с писчим звуком. И круговая вахта солнца. * * *
Малина тишайшие ягоды. Рвёшь с какой-то печалью. Две три пять прячешь в горсть, чувствуешь их обмякшие мышцы ссыпаешь в раскрытый рот все сразу. В этот миг даже не помня свой возраст. Это лето безмерно если вдали огромная сфера а так лишь взблеск. Безмерно малый рас- пираемый саможеланием Рот говорит без слов красный проблеск слюна полночный горизонт насквозь бессмысленный. Город за голосами
Удлиняются дни, притихает ветер у леса из пиний. Нет никакого дома. Вдали краски легки, даль слегка лихорадит. За раскрытым окном ничего особенного — регалии, звериные маски. Перемелет и их, произносишь как бы в ответ, изо рта чуть брызжет слюна. Какое безмолвие перед молчанием моря, молчанием лет. * Нивы, абстрактные горы, пустые отели. Зияний бесформенность, безжалостность. Неслышно струится соль. Удивленье на лицах, непрочные камни ясны, как мысли о вещах в безмятежном свете бессмысленного. Что-то во мне оборвалось и больше не оборвётся. Просто высказывание. Усердное безделье под сенью маркиз. Словесный пар. По задохшейся рыбе ползают перепончатокрылые насекомые. * Час за часом как грязное серебро, бессонница. Серебро внутри вещей внутри грязи. Ожиданье размашистого дождя — алебарды в лапах у существа, рыщущего сквозь эти часы. Не из гипса ли мы. Как трудно ни о чём не рассказывать, просто ждать континентов и одиночества и размашистого дождя, что своим лезвием должен отсечь проклятое тянущееся Сейчас. * Два шарика зацепились за дерево. Странно банальная картина. А всё-таки висит и не поддаётся сравнениям ни с чем. Или почти с чем угодно. С прощением, например. С утопиями. Но только не с языком почему-то. Сквозь сон бежит трещина — через наше дыхание через жесты через возможность прикасаться друг к другу. Ни шариков. Ни дерева. * Мерцающие неполнотой тротуары. Зачем я здесь вообще, где я. Это пространство, в котором я нахожусь, представляет собой отрицание другого пространства. Чинное оповещенье в трамвае — как церквушка в глубинке, где Богом зовётся ворчливо-стоическое взращивание всего растущего: винограда детей облаков, где по осени обитает дождь и струит длинные скучные письма от предков. * О волнах надо бы написать стихотворение: их запах первослизи. Там рассказывается (безрото) обо всём утраченном и обо всём, чего жаждем. Неистребимая некая ширь. Из слизи. И всё это как-то связано с Бетховеном. Когда ты, сам того не сознавая, увидел эту мысль, волны исчезли, перейдя в категорию почти что прозрачного. О которой надо бы написать стихотворение. * Каждая секунда наполовину полна, наполовину пуста. Девочки-итальянки. Чайки-космополитки. Жёлтое чудовище на гусеничном ходу препарирует пляж. Действительность ненадолго проступает своими же образами. Они мимо проносятся ветром, мимо. Наполовину полны — и пусты. Нервные лица, все ноутбуки, детские секреты — всё это есть послесвечение и лишено кровотока и покрыто ворсом, как персики. * Каждый объём как бы замкнут в себе и ждёт. Ничего не отрицая и ничего не утверждая. И всё-таки используя материю, чтобы в нас возникал импульс протянуть руку и что-нибудь взять, скажем, яблоко. На дворе может быть сентябрь: яблоки точно есть, по ночам они шлёпаются всем существом без остатка, так же, как ты одиноко срываешься среди своих «я». * Была золотая осень мы сидели в том баре на углу нашу одежду овевало чем-то бесценным летучим — веяло костью, как бы извечной притчей о бренности рода людского. Город за голосами. Моменты, когда все вещи истекают красками. В некий мощный миг снова видишь, как человечество приходит в неистовое движение, стремясь к воде. В следующий миг, раздельно: Неистовство. Движение. Вода. * Дебильное желание никогда не рождаться, наконец-то избавиться от всей этой ноши паролей и безделушек. Избавиться от тех, кто в любых отношениях видит лишь власть. Дым где-то вдали, этот пуп жилища: эссе о дыме об огне в преддверии знака кровь уже образующийся но ещё не образ, может быть, капсула мысли, тяжёлая ещё одной капсулой. В которой спишь ты, неведомый друг. Самос
Час как нависший колокол. Суда возвращаются или отходят. Ящерка на стене примеряется к пустоте молнией язычка. Не спеша поднимаюсь с пакетом паприки по переулку. Краски едва подались вперёд, но молчат. Что, если вся эта неподвижность творится в галактике Андромеды, которая, говорят, приближается. Чтобы, смешавшись с нами, исчезнуть, будто секунды в козьем мозгу. Со змеем
Моя плоская голова ждёт каждое утро возле твоей постели Ты яришься, не я Я твоя радужка Ты болтал о какой-то Еве — сокрушался, не знаю, о ком ты Ты хочешь видеть, как всё происходящее сгорает в миф. Без этого никак, ага Мне бы врага посильнее Мой хвалёный язык крепко сидит на корне Конечно, в моём стиле есть нечто от венецианской маски Да и во всём этом измотанном детсаду, который зовётся обществом Подсолнухи похожи на казнённых Ты ничего не знаешь о том мире, но твоя жёлчь мне всё милей Ты почти уже я Далёкие и мелкие предметы
Распылены. Иногда сладя́т. Сползают с положенных мест. Изображают — с усмешкой? — порядок. Обмирают. Не ту кажут форму. Имена кренятся. Так непослушны — какое там знание. Но без них — ни сомнения, ни зыбкого блеска погибших звёзд.
|