Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2020, №40 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Стихи
Цифры и правила

Елена Михайлик

* * *

Едет-едет ослик серый, в Кагул не доедет,
внук раввина Заходера там водит медведя,
недокормлен, многословен, не помня приличья,
говорит на птичьей мове космополитичьей.

Это что у нас за диво, зарево такое,
по-над Прутом, над красивой, граничной рекою? —
не военный чёт и нечет при дымной погоде,
а английский летний вечер в русском переводе.

Всё, что спит по умолчанью в его поколеньи,
оседает в примечанья, в звучанье, в значенье,
в звонкий гул на дне колодца, весеннюю замять —
дышит, в руки не даётся, но не исчезает.

Нет ни Соммы, ни Кагула, ни с нами, ни с вами,
затянуло, утонуло, осело словами
на обломки, на обмылки, на месяц двурогий —
но ещё вопит вопилку ослик на дороге.


* * *

Вдоль по улице метелица плывёт —
это числа покидают небосвод,
это числа составляют кружева,
слой за слоем, белизною наносной,
ожидая, что воротятся слова,
как обычно — восстановятся весной,
посмотри, вчерашний нерест залатал
и квартиру, и колодец, и квартал,
слой за слоем, кроме дыма на трубе,
город — множество, подобное себе,
в небе ходит грозовой водоворот,
это числа подпирают небосвод,
это числа повторяют небосвод,
потому что основного — не нашли,
собирают мир наощупь, напролёт
оставляя единицы и нули,
чтоб весной художник, глядя на залив,
лужи, зонтики, трамваев тяжкий бег,
и не вспомнил, как стирал лицо земли,
где под снегом и под снегом — только снег.


* * *

Рыба тиляпия почти не выходит из дома:
там есть, где добыть пищу и провести вечер,
потому она и не сталкивается с пристипомой,
разве случайно — и не здоровается при встрече.
Но стоит покинуть объятья родного края
и очутиться в посмертных полях, ледяных и тесных,
тут же окажется — где первая, там и вторая,
объединены по качествам, что не были им известны.
Так и лежат, кого-то напоминая.


* * *

Да при чём тут преемственность, лингвистика, критика,
«Энеида», неживая вода?
Алигьери так погорел на политике,
что теперь без проводника никуда.
Потерял и крылья, и даже надкрылия,
и способность везде стрекотать сверчком,
и даже домой теперь только с Вергилием —
только в рифму, только пешком.


* * *

Фрау N, королева берлинских «подлодок» —
Всех предназначенных в отвал,
Скрывающихся от общества
В толще этого общества,
Бесшумных, неотличимых, неопознанных;
Фрау N, та, кто обеспечивает базы,
Указывает путь к чистой воде,
Та, кого зовут (если успевают),
Когда заканчивается воздух,
Ломается винт,
Выход из бухты завешен заграждением,
В общем, та самая фрау N
Просыпается на рассвете,
Как всегда — от взгляда.

Ещё зимой взрывная волна
Слизнула кусок стены,
И теперь оттуда смотрит глаз,
Тоже невидимый, выпуклый.
Огромный.

Доброе утро, — говорит фрау N.
Доброе утро, — не слышит она.

Чай — морковный, кофе — цикориевый,
То и другое — роскошь.
Сигналов тревоги всё меньше,
Кто-то в безопасности, кто-то сбежал,
Кто-то отрезан.

Слишком многие погибли.
Снаружи апрель сорок пятого,
На окраинах идут бои,
Но те, кому положено,
По-прежнему ловят тех, кому не положено
Много что. Например — жить.
И будут ловить до самого конца:
Привычка и развитое чувство долга.
Фрау N не знает, что движет ею самой.
Вероятно — морковный чай.

Сначала она боялась, что удача,
Не оставлявшая её с тридцать восьмого года,
С того дня, как она сказала подруге
По имени Сара:
«Выбрось документы, мы тебя спрячем», —
Что эта удача — попросту работа гестапо.
Что её берегут, чтобы надёжней поймать
Тех, кого бережёт она.
После первой бомбёжки — повезло, пронесло, — стало ясно,
Что тайная полиция тут ни при чём.
И потом она всё время чувствовала взгляд.
Круглый, внимательный.
Не с тем преломлением.
Как у рыбы.

К пяти часам дня фрау N
Передала еды и денег,
Предупредила о доносе, нашла квартиру,
Успела разминуться с патрулём,
Прихватила два перспективных удостоверения —
Плоды ночной бомбёжки,
Попала под артобстрел, как всегда — удачно.
Знает секрет везения.

Это просто рыба, просто огромная рыба
Летает над Берлином, снимает кино.
И для фильма, для смысла, для ритма
Ей нужен кто-то узнаваемый, привычный,
Чтобы зрителям, тоже рыбам,
Было за кем следить.
Они плохо различают людей.
Им нужен один якорь, одна точка фокуса.
Например, фрау N.
А для этого она должна быть живой,
А не мёртвой.

Мёртвых людей не различают даже люди.

Вот и сейчас — на щеке царапина,
На мостовой дыра,
В десяти шагах — убитая лошадь.
Фрау N выходит из расписания:
Разделывает тушу, раздаёт местным,
Долго отмывается под уличным краном,
Варит суп из остатков, кормит улицу.
Несколько месяцев назад
Ей было трудно смотреть на этих людей,
Но сейчас всем подряд так плохо,
Что можно снова не разбираться,
Кому помогаешь.

Хотя ей всё равно кажется,
Что без этого глаза, без круглого взгляда извне
Она рассыплется, пропадёт,
Перестанет быть,
Или станет чем-то совсем другим.
Окружающим.
Нестерпимым.

Но хорошо, что это всего лишь рыба,
Которой нет до нас дела.
Хорошо, что Бог не видит,
Что здесь происходит.

У себя дома фрау N застаёт Красную Армию,
Не всю, несколько человек,
Остатки штурмовой группы.
Тут она теряет самообладание
И очень резко объясняет им,
Что взрослые люди, ну взрослые же люди!
Не должны воевать в этом состоянии.
Ставит на огонь воду, достаёт бинты.
Красная Армия не понимает немецкого
И не любит, когда на неё кричат,
Но, к счастью, не спорит. И прекрасно.
Они ещё должны дойти до центра —
И всё закончить.

После ухода вражеских войск
Фрау N падает в сон как в воронку.
Во сне за её окном
Висит огромная синяя рыба,
Сквозь неё сияет апрельская луна.
Рыба прикрывает собой дыру в стене,
Хотя в этом нет необходимости,
Окно цело, все живы.

Одиннадцатого мая фрау N
Просыпается через три часа после рассвета.
От холода.

В городе тихо. С той стороны дыры
Разворачиваются мат —
Она уже знает его на слух —
И полевая кухня.

Очень странное чувство.
Взгляда нет, а она по-прежнему есть,
И можно жить дальше,
Хотя пока непонятно — как.
«Я их просто выдумала, — говорит она себе. —
Рыбу. Съёмочную группу.
Свою особую удачу.
Сошла с ума отдельно, по-своему,
Чтобы не сходить вместе со всеми.
Но теперь надо возвращаться».
Взгляда нет.

— Доброе утро. — по привычке говорит фрау N.
И слышит: «Доброе утро».


* * *

Вот эти, которые (предположительно) водят нас по пустыне, замешанной на меду,
когда они говорят «делай раз», что они имеют в виду?
Они думают, что счёт есть приказ, что по цифрам идут, как по камням под водой,
что логика уносит, как уносит прибой, впечатывает в здесь и сейчас?
Но из «единицы» растёт не «два», а дождь из лягушек, ботва, плотва, эпидемия, разъятое море и этот склочник с его социальным заказом,
и последовательность приводит на мокрое дно, а её отсутствие — в броуновское окно, где возможно всё, но нечем выбрать волю и разум...
Эти цифры и правила — ракурс, экзоскелет, способ выбрать дорогу, которой в пространстве нет, и дойти по ней во что-то, что кажется представимым, — но наблюдаемый меняется, как градусник в бочке с водой, а уж что сам этот градусник делает со средой — расскажите всем, кто бился (зачем-то) о стены Иерусалима...
Из какой сети, по какой шкале, на какой раскалённой ничьей земле есть возможность хотя бы твёрдо сказать чёт-нечет — и не увидеть сразу, как этот код развернётся двойной спиралью и от щедрот породит невесть какой рай и какую нечисть?
Но прежде чем энтропия войдёт в нас как в дом, чтобы дать ответ, прежде чем фотон осознает, что он погас,
кто-то чихает и говорит «свет».
И становится — раз.


* * *

Прабабушка с материнской стороны
Переваривает повидло с маслом
В огромном тазу, угловатом и медном,
В форточку заглядывает каштан,
Дышит, как большая собака,
Может быть, дело было на даче —
И тогда со внешней веранды
Наблюдает сирень,
Довоенная, отдающая сепией,
Деликатно, вполглаза:
Дело семейное.
Плотная масса из фильма ужасов,
Лиловая или рыже-коричневая,
Выползет из таза, остынет
И поедет под Воркуту —
Брата прабабушки арестовали
В январе тридцать шестого,
Самое время быть историком.
Так что повидло — хороший выбор:
Те, кому положено,
Не увидят лишних жиров, лишних калорий,
Те, кому позволено,
Не соблазнятся странным и липким
В плотной промасленной бумаге,
Не заметят ни дачи, ни лета,
Ни лошадиной сливы за верандой.
Всё это достанется адресату.
Тридцать седьмой. Тридцать восьмой.
Забудь о нём, опасно, говорят друзья.
В доме вечно заканчивается
Сливочное масло.
Он выйдет в тридцать девятом,
А в сорок первом, в ссылке,
Подделает документ
Или уговорит кого-то
И уйдёт на фронт, рядовым красноармейцем,
Уроженцем Стерлитамака.
В июле сорок второго, где-то под Воронежем,
При неизвестных обстоятельствах.
Шесть лет жизни —
Неплохо для начинающей сливы
Или абрикоса.

Я люблю повидло с маслом,
Оно означает дом,
Хотя дома меня не кормили ничем похожим.
В сильном гневе или горе, или напряжении моя речь —
На любом языке —
Обрастает бронёй грамматических конструкций,
Шипами этикета, щупальцами преуменьшений:
«Месяц боёв с фашистскими захватчиками
Показал целый ряд безобразных явлений» —
Это не брат прабабушки,
Это двоюродный дед с отцовской стороны,
Батальонный комиссар,
В письме члену военного совета Хрущёву,
В июле сорок первого,
Ничем не рисковал —
Несколько дней спустя за ним и его артполком
Захлопнулась Зелёная брама,
Мне нечем его помнить.
По его подписи
На этом издевательском рапорте
Моя кредитная карточка
Выдаст деньги, не задумываясь.

Сумма чужих привычек, интонаций,
Случайно подхваченных слов
Каким-то образом встречается в эфире,
Конденсируется, выпадает осадками.
Хотя, скорее всего, дело в сирени,
Сливе или абрикосе,
Или яблоне, там, на глинистом склоне,
Давным-давно осыпавшемся в море, —
Их попросили о помощи,
И они до сих пор помогают —
Как умеют.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service