Воздух, 2019, №38

Глубоко вдохнуть
Автор номера

Правда

Владимир Аристов

Устройство утренних московских улиц

Летняя свежесть где-то в районе зоопарка
В далёкой перспективе
В уютной линзе, источающей то темноту, то свет
Шевелится не человек, не зверь, но кто-то третий

Московская прививка будущим
    на рукаве руки
    поверху оспинки от пёрышка пирке

Играя, встретились здесь на пустынном перекрёстке
            на солнечном его пятне
      свето-теневые повторенья самого себя

И слабо смазанный в движеньи
        через открытое окно машины
              увиденный
    родник своих родных


* * *

Защита зверей и деревьев
  сквозь редкую сеть
 Парка бывшего имени Мандельштама-другого
      парк безымянен с песчаным вольером
        звери играют с людьми
      заглядывают им иногда в глаза
      (где звёзды проглядывают под вечер)
 глодают любя их чёрный резиновый мяч
      чернильную иногда выводя мораль   
        на чистую воду недалёкой реки
          которая лишь через дорогу
по ней бегут унося незнакомого человека машины


* * *

Пытаясь найти свои деньги в своей квартире
 Ведь они точно были
 Не дублоны и не пиастры
  Но грубо заработанные рубли и доллары до инфляции
  И где искать
  Хотел пройтись с пылесосом, но он не работал
    Куда они делись?
  Закатились в пылевые валки?
    Проникли в паркетные щели?   
      Знак их как воздушный якорь стоит над
                                                          диваном
      Ты сумел бесплотность их ладонью обнять
      Верно — теперь из воздуха эти знаки можно
                                                                вернуть
        Потому что они, правда, были
        И несомненно не все водяные знаки превратились в воздушный знак
            Между страниц запылённых книг —
              Вот где они наверняка
              Надо прочесть лишь несколько тысяч книг
              Не пропуская ни одной
              Но терпеливо проглатывая
              Умную мысль — за пилюлей пилюлю
              Деньги приложатся — ведь сам я их когда-то туда вложил


* * *

В подарок я ему привёз
Комплект постельного белья
Понятно, что в провинции белья не водится
Его жена сказала, что лучшего подарка было не подобрать

Нашёл в его саду верёвку
Натянутую меж двух яблонь
И отсыревшее в долгой дороге
Развесил бельё, чтобы тихо колыхалось

Мой друг и жена его
Не поняли вначале, но потом заулыбались
Ходили долго и почти что потерялись
Между узоров и разводов нежных висящего белья

Хотел сфотографировать их
Но они смутились
И скромность их интеллектуальных лиц
Запечатлелась лишь в моей памяти на светлой простыне


* * *

Социальную одежду твою предъяви и сними
Выверни наизнанку
Алую подкладку
Пылающего шёлка

Кто бы ты ни был —
Ты тканью жизни един
И слова твои пусть закутаны этой морозной весной
Ты не потерян для всех
Все свои стороны ты приоткроешь


* * *

Ты исполнишь себя молодого —
Ты исполнишься

Ты другого попробуй сыграть
Этой поздней весной


Море

Ласты за спиной словно зелёные лепестки
Ты растением стала морским
И покинула сушу для иссиня-прозрачного моря будущего


* * *

В полосатой своей рубашке навыпуск
Ты удалялся в глубину сада
Я видел тебя со спины, пока ты не скрылся
Среди листьев, среди трепета их маскировки
Не сыскать тебя
Но всё же где-то ты есть прочнее солнечного остатка
Лица других смотрят из каждого листка
Сквозь смаргивающие стёкла твоих очков
Бинокль-калейдоскоп солнечный листвы никому не обязанной


Иван Грозный получает сообщение о Варфоломеевской ночи

                      Вырвав из ограждения металлический столбик, будучи в состоянии тяжёлого опьянения, 
               он разбил, словно вековой лёд, стекло на шедевре Третьяковской галереи и, преступно вдох-
               новлённый видом окровавленного жезла — железной трости, которой был ранен царевич 
               Иоанн, стал наносить удары по картине, чтобы, по-видимому, восстановить историческую 
               справедливость.

                                             «Современный вандал» (сообщение СМИ)

Тысячей огненных окон сверкнёт на алмазной стене далёкой

Преступная радость

Что ж безнаказанно можно ранить ножом
                                        за это

Через вёрсты, через века

Если брата и братьев так любить

Что веки сомкнул

Чтобы не видеть куда безысходно уходит их ненапрасная кровь


Глазго — фест и слёт нищих со всего света

               В каждой нише
               По нищему...

                              М. Кульчицкий

               Мы разучились нищим подавать...

                              Н. Тихонов

Шерстью клокочущей взъерошен воротник...

Чего ты взял
И чего привязался взглядом
Своих что ли мало?
Ты хотя бы во взгляде своём мог их сюда привезти

Они бы устроили оперу
Водя хоровод со здешними памятниками
Где каждый второй стоит с протянутою рукой
Сбросив и отряхнув бронзы зелень своей
Не заёмной какой-нибудь позолотой одарили нас всех.


Глазго — лоскутки ваших лиц

Пламя как разделить

В этом мире-городе
Где неподвижны лишь памятники да нищие

Ты уноси́м, разноси́м
Во множестве косвенных взглядов
И собрать их — значит себя собрать

Они обладают
 они владеют мгновеньем
  но этого ты не уловил

        ты уже покинул его
            а они там остались

Два человека ожидая входа в Modern Art Gallery
Два пожилые лица
И один в очках
Ты деликатно промчался глазами не задержавшись
А надо пристанища было просить у каждой иголки
                                                щетины мелькнувшей
                                    молодой бороды, у каждой щетинки

Выгнутый каменный пол — Central Station
Супермаркет зелёный
Больница

Но ты отверг эти лица, это лицо

Сестры медицинской

  едва уловимой мягкой скалистости скул красоты

Хранимому теперь как полдневная кладь

Именно что — без имени сохранить

Разговоры
С ними со всеми совсем знакомыми ныне
И тому на которого ты посмел посмотреть
Нашедшему твой номерок-пропуск от гостиничной двери

Бесполезно перебирать
Черты лица его и одежды
Ты росчерком взгляда их зачеркнул уловил
И сейчас бесполезно смешна опись имущества мнимого
                                                                        твоего — этих искр
                                                            полдневного — нет ближе к
                                                    вечеру его лица

Тебе бы хотелось остановить в пламени некий итог

    но убегает, убегая быстрей, чем ты пишешь

Со всею скорописью возможной твоей
Их невесомая плоть во все стороны
Ты рубчиком молниеносным не сшил
                                    но скорей раскрыл распахнул эти лица
И осталась бескровная полость
Полсть которую надо собрать

По сусекам полным
            белёсых сухих мазков муки́ по
                                                стенам
Реющих лиц по реке из улицы в улицу
Пока не уткнуться лицом
В реку их по имени Clyde

Где двое, кажется, муж и жена
Или всё же моложе
Прошли сквозь, и не мимо, но не мимо тебя минуя
Веснушек неповторимых светлых горсть, как тихий стон корабля 


Неоконченная баллада отдалённой песни

Услышал раз романс по радио
И резко изменил свою судьбу
Не почему-то, а по прихоти —
Попробовать уйти в глуби́ны жизни
Ушёл из медучреждения
Где он служил обычным медиком
На остаток средств
Стал брать уроки пения
И сам неплохо зарабатывал
Преподнося прослушанные уроки тут же другим
Хоть не имел способностей
Ни к пению, ни к медицине
Но думал постепенно обрести
Идя сквозь тяжёлый труд —
Таланы на дороге не валяются
Но кто-нибудь наверняка зарыл их в землю.
Он шёл по городу и в голос пел, уж
                                    не стесняясь голоса
Полиция смотрела с удивлением
Но иногда от неожиданности отдавала честь
Однажды, когда он пел в трамвае,
                        вовсе ничего не требуя взамен
Он был задержан как безбилетник,
            хотя водители и пассажиры его все знали
Пытался он отпеться
Но контролёры были непреклонны
Тогда пошёл он между рядами
                                    пассажиров
Все в кепку его щедро роняли серебро
И кто-то бросил, видно, по ошибке
Двухтысячную бумажку
От контролёров он отбился
И повернулся к благодетелю
Но тот сказал, что он директор
                                    ближайшей консерватории
И просит он певца
Раз тот теперь такой отпетый
Сменить свой номер и номер
                                    трамвая заодно
Певец задумался и в глубине обиделся
Ведь пел он не под фонограмму
А просят тебя сменить пластинку
С тех пор он номер поменял
Стал петь под окнами консерватории
И окна открывались иногда
И басом обдавали иногда его
Но иногда прислушивались...


Северный Рим

                        Не хотелось ему быть сбитым, вернее, задетым
                                                                        римской машиной
                        А пришлось
                        Рядом с Piazza del Fiume
                        Под огромными древними, но полными
                                                            нынешних запахов ворота́ми
                        Под поперечной рельсовой балкой, откуда торчит
                                                                        пучок нестарой травы
                        Так, небольшой инцидент
                        Обошлось без крови накожной
                        Иностранец, он прибыл ненадолго сюда
                        Инцидент — сегодня, день в день, час в час,
                                    когда ему исполнилось ровно тридцать пять лет
                        Водитель даже не вышел
                        Улыбаясь сквозь тёмные очки и ветровое стекло
                        Видел, наверное, что в сущности
                                    ничего не произошло
                        Лишь небольшое столкновение с бедром
                                                        незнакомого человека
                        Но для того — по-другому
                        Он понял, что зна́ком судьбы отмечен
                        Её указом — как будущей гематомы след
                        И свернул в улицу иную, изменив навсегда
                                                                            судьбу
                                                    хотя в Мойру не верил
                                      но носил в нагрудном кармане
                                                        несколько вариантов жизни
                                    потому что носил там с собою монетки
      разных стран и одну с неизменной дырочкой посредине


* * *

Приехал в провинцию на велосипеде
Бросил его у ступеней универсама
Оглянувшись увидел трёхголовые купола
Понял, что влюблён в Софию-премудрость
              что вообще-то запрещено

Килограмм молодой картошки за 19 копеек
                                      (так он называл рубли)
Батон «Первым делом» за ту же сумму

Вышел с ними в руках
И почти затерялся в толпе
И почему-то подумал, что чист от прежних чувств
И невидим для любого всевидящего взора

Что было правдой, но только почти


* * *

То был угольный, а теперь алмазный бассейн
Там купаются изредка и с опаской
Из-за нестерпимого глазу сияния
Но иногда из его чистой как кристалл воды
Кто-нибудь из редких пловцов
Выныривает неся в зубах со дна кусок антрацита


Каменный конь

                  МК

Это был сосновый коннозаводский лес,
Мы случайно с приятелем подошли
                                      туда
Где столпившись обтекали лимузины и ещё советские ЗИМы
Каменного коня
То был памятник всему тому, что
              там происходило
Откуда из хвойной глубины
Доходило рыжее ржанье
И в какой-то момент
Когда столпотворенье машин
                стало вокруг нестерпимо
В этом каменном памятнике
Из его левого бока гнедого но почему-то поверх грубо
                                                          расписанного яблоками
      распахнулась нежданно дверца
И слегка шатаясь вышел человек в
                                  сапогах
И сказал: устал я ждать в этой
            каменной породе будённовской
Сколько зим и лет я здесь дежурю
        ожидая чего-нибудь неожиданного
Но оно не происходит
Тогда зачем я в этом передовом
            наблюдательном пункте
Вглядываюсь в будущее?
И тогда же в ответ громко раскрылись
                дверцы машин
Вышли шофёры-водители
И некоторые просто руководители
Подслеповато улыбаясь на свет
      как будто впервые видели неживого коня
Оказалось, что все почти знакомы
      с человеком в сапогах и поддёвке
Что зачем-то сейчас не выдержал службу
Все ему улыбались и кое-кто даже руку
                            пытался пожать
Но он ответил им, что ему не до шуток
В этом внутреннем каменном ожидании
У него разыгрался радикулит
И не хочет ли кто-нибудь ему помочь
Мы с приятелем тут же откликнулись
Потому что плоская фляжка с коньяком
      ждала своего часа послушно у нашей левой ноги
Он кивнул с благодарностью
И тотчас же растёр коньяком поясницу
И сказал, что сейчас не может
              вернуться обратно
Если кто-нибудь хочет, то может,
          но ненадолго
Коня потрепать по каменной гриве
И в глаза ему заглянуть
Мы взглянули,
Но увидели, что каменные веки
                        его закрыты
Но когда из леса донеслось
                    отдалённое ржанье
Они приоткрылись
И мы увидели словно в обращённый бинокль
Мириады коней
Без всадников
Но в какой-то миг
От каменной травы они подняли головы
И взглянули пронзительно в нас
Со всей силой своей
Словно мы были их начальники
А не вовсе случайные странники
Перешедшие лишь недавно высокий шатучий мост,
                            что в здешних краях назван облачным
Едва оторвавшие взгляд
От бегущей воды
Что видна с высоты нашего неземного роста


* * *

            Когда над океаном ты хмуришь брови
            То ровным счётом ничего не происходит
            Но вдруг как будто по щелчку
            Проходит по мокрому песку миниатюрный человек
                                          во фраке по́д руку с такою же русалкой
            Поднимается на чёрный утёс твоей ботинки
            И достаёт из второй подмышки
                              почти незримый граммофон
            И сквозь потрескивание и шипенье
                напоминающее шипенье пены океана
              начинает петь под фонограмму
и он твои расхмуривает брови и гладит голосом твои морщины на челе


Хлебосольный хозяин

Посолив горбушку хлеба
Дал понюхать коту, чтоб родить в нём тоску о море
И прочесть в его зелёных глазах правду, трепетавшую, как волна.


Английская баллада

Та ль эта Англия
Что я любил не глядя?

Мой друг уехал по контракту в Англию
Но был уволен по звонку
И где-то затерялся на её просторах
На розыски его направился я
                    помедлив для приличия
С трудом для этого в посольстве их
                    получив штамп в паспорте

Когда границу пересекал
Что-то в груди моей замерло
И до сих пор не отмерло
Решил вести дневник, чтоб
          родственникам его, да и себе
              сообщать, что же происходит

Когда наш самолёт накренился
Над лондонским колесом обозрения
Я различил там на вершине
Испуганные глаза в па́рных лицах влюблённых

Мой друг отнюдь не с биркой на ноге
Не так-то просто его в чужой стране
                                      сыскать
Хотя я знаю его излюбленные места
У входа в Ковент-Гарден поэтому просил я
                          лишнего билетика, но так и не
                          дождался
Я знаю, что он там был наверняка
И не на сцене отнюдь, но из зрительного зала
                    всегда он подпевает
                        я его знаю

В ожидании его
Пошёл на ближний рынок
Чтобы купить хотя бы часть арбуза
Чтоб жажду утолить свою
Но я забыл, «арбуз» как будет по-английски
Я что-то произнёс, и мне вручили тут же
                    огурец необычайного размера
Не знал я, что с ним делать
Решил разрезать на куски, чтоб
          с кем-то поделиться
Но время было позднее — на улицах их ни души
Криминальный Лондон лишь пробуждался
Так что с кусками огурца пошёл я
                              опять ко входу в
                                Ковент-Гарден
Мне тут же кто-то подал мелкую монету в
                                        знак милосердия
Хотел я ему обменять её на часть огурца
Но тот, по-видимому, счёл обмен неравноценным

Мой друг так долго был на опере
Что я невольно задремал на ступенях
С частями огурца в подоле клетчатого килта
Недорого приобретённого неподалёку
Проспал я появленье друга
А друг, наверно, не узнал меня
Обратив вниманье лишь на юбку, а
          это был на самом деле килт

Очнувшись под утро, но затемно ещё
Я всё же решил друга отыскать по его
                              горячим следам
Но те следы в разные стороны вели
Хотя не думаю, что он специально
                                      их запутывал
И где теперь сыскать его
Ведь Лондоном он одним не ограничится

Там, знаю я, есть много славных
                                    городов
В которых проживают жители —
У каждого мобильный телефон
У некоторых газон с газонокосилкой
Но у моего у друга — нет ничего
Кроме чести и любви к искусству
Я знаю, из любви к серьёзной музыке
Он будет работать грузчиком в порту
Плечом к плечу с английским биороботом
Ему не надо много
Он так же, как и я
Немного бескорыстен
Знаю, есть на окраине Лондона костёр
Там собираются такие ж бессребреники
Поют родные песни — там я его найду
Хотя, быть может, не узнаю


* * *

Эпистолярный жанр уже нам не знаком
А прошло всего-то три века
Как виконт Вальмон
Писал маркизе де Мертей
Сейчас всё обратилось в слух
И зрение
Насколько же стало всё честней
Не покидая музыку в ушах
Глядеть глаза в глаза


* * *

На лоскутном твоём одеяле
Изображены города
На одном из квадратов цветных — собор Святого Петра
Нерушимо проступивший на ткани

Приложи ладонь
Чтобы ткань впитала её без остатка —
Свет раздвинувший нити
Решётки проницаемой до конца


Польская пианистка идёт из Варшавы в Берлин в 1939 году

Шарф вкруг горла стал серым
Но негде его постирать и негде просушить
Равнина и лес осенний

Мы-то знаем, что с нею будет
        А она-то не знает

За бразильским фальшивым паспортом
Надо дойти до Берлина

Где-то там его разыскать

Спрашивая по-португальски на улицах
Про себя повторяя эти четыре слова
Перекатывая как речную гальку во рту

Где в огромном городе бразильское
                                      посольство сыскать

Место единственное сейчас есть на
                                            земле

 Чтобы из Генерал-губернаторства
                        вынырнуть в мир

Забыв про пальцы, про ноты
                                        свои

Лишь уподобившись стае рыб
                                  безмолвных
Где-то в южных морях
        выбросившись всем телом на мель

Жгучее солнце — за всё

Ни за что на фортепьяно чёрном
                      гадам морским не играть
Хоть они провинились не больше других
И тебя на спинах своих
Тебя к западу от Атлантиды вынесут и принесут


На гравюре Дюрера

            На гравюру Дюрера
            Разумеется в чёрно-белом варьянте
            Кто-то красную краску пролил
            И она сразу стала трёхцветной
            Белый, чёрный и красный
            И слышны стали тихие, но мрачные трубы
            Пробудились обертона
И крылья грозным зигзагом пересекли лицо того, кто смотрел на неё


* * *

Помнишь как пахла новая шахматная доска
Когда пионером и школьником ты
              с пенсионерами играл на бульваре

Даже холод не отбил
                    этот запах

Погрузившись всем юным лицом
В этот светло- и тёмно-коричневый клетчатый мир

Из древесного запаха можно построить
                                                миры
Те которые своей незаметною бедностью
            никому не нужны или не видны

По одной древесной равнине
          мы разными взглядами все скользим
Но этот запах истинный не унесёт на
                крыльях своих и табачный дым


На демонтаже выставки японского искусства

Шедевры японские шевелятся в темноте
      их переносят с места на место
      им помогает Ван-Гог


* * *

Сероватый, седоватый, в очках, близко похожий на одного поэта,
                        в «Шинмонтаже» ты работаешь на износ

На железную тарелку
Бросаешь небрежно
Похожую на смятую гору
Купюру в тысячу раз бо́льшую рубля

Не нужны никому наверное
                эти твоей работы мгновения
Никто не запомнит их
                    кроме меня

Давно об ордене ты не мечтаешь
Пытался вообразить ковровую дорожку и не смог
Ты думаешь лишь о волне одеяла
Что этой ночью и тебя не минует

Я присвою наверное мгновения, присвою их бесплатно
                                                                              почти
                                  этот лёгкий ветер
  и неуловимое нечто смешанное с радостью во плоти     


* * *

Ты мелом скрипку на асфальте пытался тайно нарисовать
В почти безлюдном ночном дворе
Все женственные её формы совершенства
Как знак незримого родства

Забыл ты имена своей одежды
Ты был незримо обнажён
И то что ты шептал тогда
Всё стало какой-то детской правдой







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service