Недавно, предваряя публикацию цикла «восходящих стихотворений», я писал:
«Пытаясь осмыслить построение гексаграмм — фигур, состоящих из чёрточек, по которым древняя китайская книга гаданий И-цзин советует расшифровывать гармонические и космические возможности любой ситуации, я не мог не обратить внимание на то, что «прочтение» и расшифровка этих шестиступенчатых фигур начинается снизу. Есть письменность, читаемая справа налево — против солнца (стихия земля), есть читаемая слева направо (тоже земля), есть древнекитайская письменность, прочитываемая сверху вниз (вода), но, пожалуй, только И-цзин предлагает последовать за стихией огня и читать послание, идя снизу вверх, подобно огню. Помня о попытках Колдера найти для скульптуры точку опоры выше её самой, осуществив невидимое сальто-мортале, я стал пробовать располагать смысл и вектор стихотворения так же, как гексаграммы «Книги гаданий». Произошло неожиданное: смысл стал обретать невероятное количество новых планов, ибо, спускаясь с горы и поднимаясь в гору, видишь разные вещи. Смысл стал выступать как незнакомец из-за портьеры, и я убедился, что перемена оказалась не математическим и не геометрическим действием. Она провоцирует открыть те двери, которые ведут скорее всего в то, что мы называет «четвёртым измерением». Архаические культуры знали, как это делается».
В то время у меня не было в планах продолжать цикл. Однако так случилось, что я к нему вернулся и не жалею об этом, потому что в процессе письма понял, что возможности такого подхода только приоткрыты, только предварительно обозначены, и работа в этом направлении может стать — захватывающей.
Заглавия стихотворений, в силу названных причин, находятся ниже самого стихотворения. Стихи читаются снизу вверх.
*
в клюве ноги кровавые шевелятся головы
Лесбия оборачивается воробушек на Катулла —
не ходят здесь те которых не ласкала
пыльной сияющей смертный не сунься сюда
идёшь сквозь светила и серафимов тропой
Катулл говорит воробушек вор воробушек
Воробушек Лесбии
любого мужчины парит она вниз лицом
вверх к чаше неба. Теперь в стеклянной груди
рот а поднялись вместе как перевёрнутый фонтан
прогулки Шопен в густой листве любимый
но не хотели осыпаться автомобильные
перевернули как песочные часы
Клара Петаччи
и становятся невидимыми
кормой идут по реке
реке синие баржи с ржавой
ржавой кормой идут по
идут по реке синие баржи с
синие баржи с ржавой кормой
Синие баржи
куда девается Хирон, когда свеча гаснет?
Кентавр идёт во мраке на огонёк свечи,
человек, куда девается его центр?
девается её центр? когда умирает
его центр? когда умирает птица, куда
когда тает снежок, куда девается
Свеча
и не знать про это смуглая дева
не скажу для чего да тебе лучше
жабой поющей луной лимонной
чумной кометой чёрным человеком ядом
узким ножом языком красным
храни меня от самого себя цыганка
Заклинание
создать подмену отразившегося с ней свыкаясь
не поддающейся разгадке закорючки проще
чужой вины открытого окна и из
бадьи рассыпанных волос печенья из
моста испуганного крика велотрека плеска
между лицом и отраженьем в зрачке иероглиф из
Иероглиф
красный виноград встаёт из любой пули
красным деревом капилляров в колесе человека
краснее пощёчины зяблика и того кто стоит
и ржавчина краснее клюва Аполлинера
от ветра красный виноград краснее чем губы
красный виноград стоит в воздухе шевелясь
Красный виноград
веко закрывшись хранит их в глубоком сне
белокурые пряди играют в ветре переворот
внутри себя на хрусталике спрятанном здесь же
по правилам гла́за шлюпка их держит
вьются их кудри ветер бросается чайкой
шлюпка смотрит на матроса и деву
Шлюпка
собой снежинка раздвигается в себя
и веера на мокрых рельсах мальчик
а не другие звёздочки коробки
коробки веера и выше вновь они же
не схожие а те же — снег звёздочки
снег звёздочки коробки веера́ и выше
Снегопад на Масловке / Все в одном
ничего кроме света
твой друг и приор Данте даже тут —
в болотистых краях куда тебя отправил
когда ты загибаешься от малярии
в горящей пряже кошке у забора
одним с Ней быть в разломанной подкове
смердящей и слепой как дохлый крот
тела́ взахлёб бегут к оврагам и к могиле
новясь единым с ней но не телесно
иль служишь деве ста
ты сам есть лишь когда читаешь
собственного бытия дисфункция
дывается мысли не имеют
субстанцией и знает он уже или дога
как и бомбардировщик не является
хоть Амор не является субстанцией
к лодке с парусом в струящейся лазури
ведёт к звезде. Из Ада выйти
на мосту белые ноги сомкнуты и чертёж
Марса луч достигает велосипедиста
зажжённая призмой пряжа от
рубашка до пят дымится в руке
на кабана охотясь а на Амора босым
всерьёз мессир шёл
Ещё Кавальканти
ей найден объём в центре бледной груди
добела подкова дрожит на орбите перепёлка
алхимика тонет в сердце раскалённая
с Данте просветлённым как ртуть
Юга круг кровообращения движет сатурном
видишь голубые птицы удаляются в сторону
великое в малом смотришь себе в затылок
аэроплан все люди сомкнулись пальцами
панталоны по ветру летят это птица
поезд сжимал её бельё промок от слёз
как согреется далёк ночной париж-милан
меж собой и своими губами не различить
коленная чашечка холоднее левой бродит
центре фигуры полёт — в первом правая
безымянная птица сердце её во втором
из-за угла в иное по краю эллипса летит
со всеми ищущими выглянуть
с тобой с оплаканной веткой
Плач / На мотивы Аполлинера
погружаешься ты в свет рождаясь и умирая
как медленно царапает лопатки как медленно
о дубе как медленно скидывает платье дева
раны как медленно лопается жёлудь при мысли
медленно готовится хлынуть кровь из свистнувшей
смотри как медленно раскрывается роза как
Медленно
смерть вещи сдвигает на йоту и наугад
лишний раз но дно стало глубже
и утки не крикнули в канале
ведро в руке не прибавило в весе
через реку стал на шаг длиннее
когда умирал Рембрандт мост
Рембрандт на мосту
с дустом для тараканов с кольцом цыганки
соколом были числами жизни
синева с рассчитанным как поцелуй
а олений бег и белая грудь открылась
рубаху что зубами же связал
не догнать себя не разорвать зубами
Рубаха
рубашку висельника и лучи рассвета
и дева голая на нём вязала
металл кузнечика был страшен жалом
колоннами из гипса и вазелина
дорогах стояли костры освещая
Франсуа гнался за кузнечиком на всех
Франсуа
то что осталось и есть ты упавший в Силу
Крус жжёт последнее дорогое — письма Терезы)
ни на принципы ни на волю (а Хуан де ла
на убеждения ни на литературу ни на друзей
не на что опереться — ни на деньги ни
когда не за что больше держаться и
Сила
Насыплем холм над безумной троянкой
говорит Кассандра, если она без любви.
вся мудрость богов и людей — сон о сне
людьми без любви — ад, говорит Кассандра
Кассандра. Всё сделанное богами и
всё сделанное без любви — ад, говорит
Холм
теперь ты сам цветок зимы
зиме вот он стоит в тебе
себя из обихода отдавшись
вложить в наш рот убрав
цветка он хочет тишину
послушаем пустой зев
Цветок
разведи пальцы мир узнает своё лицо
богинь ты гладила по щекам и плечам богов
отрока у наготы отца матери а скольких
склеенные целомудрием как зажмуренные глаза
почти что ладони зрячие почти что пальцы
печальны изнанки чуткие крыльев
Чайка
нет всё же белая плоскость без ничего
человек на льду или ветка
всё же ровное место тёмная точка да
больше торосы чем складки или
ли точка обзора сдвигается и
белая плоскость торосы ли складки
Человек видит себя
я — это стайка зимородков над местностью
венце заяц поедает снег и меняет пол
лиц избитое тело лицо в шутовском
женского глаза люди с трубками вместо
с лебедем свёрнутым в улитку часть
стопа в крови там дальше каналы
Нидерландская живопись