* * *

                л. в.

всход внутри предиката
диктует иные порядки, и вещи ложатся, как если бы
всё, разрастаясь вовне, уходило из этих систем.

всполох сбивает нас с ног,
притом нам хорошо, так как мы исчезаем.

здесь никто никого называет,
и я вижу тебя постоянно, как если б трава
вырастала на наших телах.

* * *

«ты как будто отринул всё, что имел»,
«в какие реки ты канул» или
«будь яко лёгкие веси дорог». это значит «что помнишь, когда засыпаешь».
в целом мне совершенно неважно, какие слова я пишу
и когда это кончится.
ты появляешься на границе, там холодно, но
«мне холодно» и «мне совершенно неважно, какие слова я пишу»,
и когда это кончится,
слов никаких не останется — они уже направляются
вглубь, в глубь морей:
- я там, буду там, здесь
я умер, я слишком долго сидел на осколках
заклятия: «корчусь от боли».
теперь я корчма и кора, я корка сухая и кара,
но в целом мне совершенно неважно, какие слова я пишу,
как корабль.

* * *

да, дрон, взорви меня, вея с гор, прямо в море.
бомбой сдуй меня с края горы, обезглавь
и кишки, как кристаллы, взорви, положи
мой багрянец на тело земли.

да, дрон, взорви, взорви меня.
вея с гор, прямо в море сдуй меня бомбой с горы.
обезглавь и кишки, как кристаллы, взорви.
положи мой багрянец на тело земли.

дрон, дрон, взорви меня, я вина.
свей меня с гор прямо в море. вина.
прямо в море сдуй меня бомбой с горы.
я хочу умереть.
я — вина.
я вина.
обезглавь и кишки, как кристаллы, взорви.

моя кровь, моя кровь, моя кровь,
выбирай меня, чтобы прийти за мной,
чтобы идти за мной, выбери, прилети
только ко мне одной.

* * *

             д. г.

в теллурических пропастях
мы искали ошибки пропавшей стерни:
«плакольщица на пребрежных волнах <...>
скверна на кольщице сквера».
ворох огня, подземельные жители, ворох огня,
мы приветствуем вас, пока вспорота нощь
этих мёртвых руин, эти дикие мороси дня.

* * *

гул. только он пролегает
через запястья твои в чёрный час
времени, слышен в ауле:
«не скользкий пот обнажает рудник — тучные капли, желания — это они
крошат мел, орошая аулы, воск
льют, кропят на стропилах времени».
тучные капли вперяют в нас то, что не слышим, — гул, гул.
тучные капли нечто дают на поверку — тучные капли
над пеною
и в мешковине ашгарского полдня
лишь гул, посмотри
за щитом провозимую
«посмотри за щитом провозимую»,
преображаясь над пеной.

* * *

мне грезится, что
«люблю» на костях государства
значит «мне грезятся государства», то есть занозы твои,
разные стебли, стяги степей. я умолкаю,
как только их вижу, а вижу я их ежечасно. скажи,
что не остовы дней это птицы печали,
птицы печали твоей это озеро озеро дней.

* * *

обнаружь меня там,

где всё уже схвачено
момент текуч, словно поезд
слепок не указует на тело
город льётся в ладони деревни
во облацех
те́мно, темно́

о, играемый возраст

* * *

ночь
ре
жетторты
наблюдца
во дувкра
ны вре
мя вмета
фор у

объекты даны как объедки
слова — в отдалении, на отшибе

потоком снедаемо всё существует в нарыве и низко творится и так слишком низкое небо

* * *

я не знаю, время движется или нет, или всё существует обратно
в потоке: ветер, осколки, явь — словом снедаемо всё этим гендерным газом
в потоке на пастбищах и автострадах

сколько минут я качаю весы и стекло
сколько сколько минут я качаю весы и стекло
мы в песочных часах я качаю весы
сколько сколько минут истекло
я качаю весы вверх ногами

холодно, мшисто
в безветренный день, разветвлённый не теми руками

* * *

пожар говорил с жаром, и звери меж нами
оказывались словами
они на удивление внятны
конечно не всем понятны
знаки зверей
массы горят
по-над городом волнообразно
слышу эхо рок-музыки, вещества
так горят в несвободном падении в зону под именем камня
падают падают острова
по-над городом проплывает волнообразно
эхо забытых наречий
комья озябшего языка
посмотри, он уже воздух разрезал
на душные части, зверей оставляя
без слов, без участья

музыка

она терялась в кварталах и картах
какого-то города из
одинаковых улиц с названием «поле-проспект», ниспадала
в ложбины и рощи и снова росла
под давлением сна, как река,
её тело теряло слова, их привычные связи. ручьи твои руки,
сирень, что смешали с сиречью,
сказала, картечь, я не знаю, как честно

* * *

как система, дававшая сбой,
не давая войти в себя,
грозовое предвестье
взбивало порядок вещей
на земле, как на взморье,
под призвуки бешеных кораблей

я любил, это было ничтожно,
стоял пред тобой,
голый, белый — как снег
или лёд, не сказала бы —
знала, что точно вода я сама,
которая заливает
все пребрежные острова,
горы, холмы, города,
да, города, гари, костры,
зори, заряды, снопы,
и заряды, и дали, и зори
давали снаряды остры,
я стекал, я стекала, и лицо твоё таяло

* * *

это зеркало мира, — сказал ты, звеня, — это
завязь экрана, а не заря
одинокого мальчугана, это весна, пустота
посреди огней, это трата горения, трата и
тление; это не ветер, росток времён, — это дата и рвение,
которому я вменён

но в заморозках лужи и в пепле
ветер был,
последний самый, не равный звону,
но подлежащий разостланной земле
во все концы, в которой не прекращался звон,
как гомон, как гонцы, бегущие навеселе