* * * Целью атаки [англо-американской авиации на Париж] были мосты через реку.
Способ и последовательность её проведения указывали на светлый ум. При втором
налёте в лучах заходящего солнца я поднял бокал бургундского, в котором плавали
ягоды земляники. Город с его башнями и куполами лежал в величественной красоте,
подобно бутону, замершему в ожидании смертельного оплодотворения. Всё было зрелищем. Эрнст Юнгер, «Второй парижский дневник», пер. Ю. Солонина Окопы, окопы —
Заблудишься тут! Анна Ахматова Хайнер Мюллер встречается в 1988 году с Эрнстом Юнгером
Мюллера буквально трясёт от волнения
а Юнгер, кажется, его не замечает и глядит сквозь него он всё ещё смотрит на небо
сквозь бокал красного вина
и видит в пурпурном небе
американские бомбардировщики
пролетающие над ягодами земляники собранными семьёй странного профессора из университета города Лунда — Земляничные поля forever, —
поёт группа Beatles самолёты Эйзенхауэра продолжают проплывать
навстречу им
с другой стороны континента
оперативно выдвигаются сталинские соколы Вся эта сцена, снятая в замедленной съёмке,
разумеется (даже обидно), сопровождается «Полётом валькирий»,
исполняемым на кастрюлях, какой-то бытовой ерунде,
раздолбанной ударной установке
из советского ресторана 1970-х годов
и кружках Эсмарха — Европа убийца! —
кричит в микрофон Политехнического музея
Саша Закуренко Эрнст Юнгер
смотрит на него с изумлением (и, кажется, с уважением)
а Мюллер — с выражением «Саша, Вы что?» —
ровно как я сейчас Доктор Дугин
в тёмных очках, как кот Базилио,
надрываясь, кричит в микрофон митинга на Поклонной горе в Москве
25 февраля 2012 года
и напоминает толпе
о реках «крови, своей и чужой»,
на которых основано его великое государство Вагнер смотрит из Хеля с глубоким недоумением
Валькирии летают вокруг умоляюще простирая руки Саша Закуренко обнаруживает, что его больше не слышно
и вопросительно смотрит на меня Агрон Туфа, приехавший в Косово по делам,
озадаченно смотрит из Приштины на Сашу Закуренко
и, запнувшись,
не напоминает
об изнасилованных в Косово албанках «Бойцы
Армии освобождения Косова
торговали человеческими органами», —
говорит из Женевы Карла дель Понте Номос земли, о, это номос земли,
но у нас есть шанс, у нас есть шанс, в котором нет правил Продолжает звучать «Полёт валькирий»
сопровождаемый дребезжанием
кастрюль, сковородок и раздолбанной ударной установки
и бульканьем
кружек Эсмарха Но, типа, у нас есть шанс, у нас есть шанс, в котором нет правил Эрнст Юнгер смотрит на Дугина издалека со спины
и вдруг решает, что не стоит ему ничего показывать на пальцах В этот момент Вагнер и Эрнст Юнгер наконец встречаются глазами
происходит короткое замыкание
где-то на Пулковском Гринвичском меридиане
раздаётся оглушительный треск
и восточное полушарие
временно погружается во тьму 2013
На полях Жоржа Бернаноса
Побледнела, стала прозрачной
на розово-фиолетовом, пепельном, с погасающими звезда́ми рассвете
робкая,
стыдливая луна правды
и взошло над миром солнце лжи — радостное,
производящее посевы из земли и углеводороды из подземелья,
всё утучняющее,
уточняющее
и объясняющее: всюду происки.
Вот как оно освещает! Ткёт своим жаром из воздуха
виде́ния
козней
и неизменно превосходящего их процветания
и произрастания плодов земных. Тех,
кто ищет на небе луну,
называют нынче людьми лунного света.
Над такими принято потешаться. Пламенеющий жар
сходит
с плазменных экранов, укреплённых над домами
на всех площадях страны,
над всеми помойками и правительственными учреждениями
— и с внезапно проясневшего неба. Эхнатон,
казнивший многих несогласных и до безумия любивший дочерей,
при всех особенностях
всё-таки поклонялся другому солнцу — не тому,
что сияет из каждого паспорта,
любого обратит в веру
борьбы с врагами истинной веры, не тому, что застыло в средоточии неба,
включённого на пустой канал.
* * *
Виктор Платонович
Всеволод Николаевич
Николай Алексеевич освободители слова *Ксения Александровна простите Вас как всегда
не заметил (в углу на тахте
в полумраке позади других)
* * *
Д. Давыдову Всеволод Некрасов
был неуловимо похож
на Егора Летова если бы Всеволод Николаевич
оказался на месте Летова
на поминках по Башлачёву
в 1990 году
он точно так же послал бы со сцены
подвернувшегося под руку Артемия Троицкого
не сомневаюсь теперь читаем обоих
собираем семинары
не знаем что с ними обоими делать — по словам Владимира Бурича: — мыться
плакать
* * *
Велвл Чернин говорит, что на самом деле Овсея Дриза
звали Иешуа, но поскольку поэта по имени Иисус в советской
литературе быть не могло, то публикации идишских оригиналов
он подписывал уменьшительным Шике Дриз, а русских переводов —
Овсей. Иешуа Дриз говорит, что в Хеломе жить нельзя.
Иешуа Дриз говорит, что в Хеломе жить нельзя.
Нет, всё правда дико смешно,
стоит лишь раз посмотреть в окно,
но при следующем взгляде начинают болеть глаза. Как настала зима, местечковый дурак сбежал.
По чистому снегу, язык показав, бежал.
Между двух поездов посреди степи
сам себе говорит «Идиот, не спи!»
и строит вокруг ситуацию, как вокзал. Я сижу в печи из ледяных кирпичей.
Возмущаюсь, но знаю, что нет здесь вины ничьей.
Анекдот бородатый сидит в кипе,
объясняет мне, как пройти КПП
и найти за ним тех, кто любит погорячей.
* * *
Все камни,
которые ты метнул в воду
с разных береговых линий Земли, —
с еле слышимым всплеском
вернутся в воздух
и зависнут в нём, покачиваясь,
через двадцать лет
после того,
как ты от них отвернулся. Не возвращайся на место.
Не проверяй.
Не сработает.
|
