* * *В окно выходит человек — без шляпы, босиком, — и в дальний путь, и в дальний путь срывается ничком и там, где с каплющих бельёв струится затхлый сок, встречает чёрных воробьёв, летящих поперёк. Они его издалека зовут попить пивка, а он в ответ — «пока-пока», в том смысле — «нет пока», в том смысле, что смотреть туда ↑↑↑: сюда идёт вода, из неба чёрная вода спускается сюда: на серый хлеб, на серый сад, на невскую слюду, на этот город Петроград в семнадцатом году. О жалкий сильный человек без сил и босиком, решивший выбраться сухим, успеть уйти сухим: опередив и мор, и глад, и чёрную водý покинуть город Петроград в семнадцатом году: и серый хлеб и серый свод где безысподня рать вдруг наше сраное бельё решила простирнуть И мерзость пенная в тазах ещё лишь кап да кап — а он утёк у них из лап мимо железных труб Он твердолоб и твердорот, и, слава Господу, всё ближе город Петроград в семнадцатом году. Но выше выпала вода и падает быстрей и говорит: Постой, босой, я за тобой, босой и слизкий стыд и сраный срам и сладкая гнильца ты думал — скинул бельецо и нету бельеца? А ну сольёмся у крыльца, а ну обнимемса!.. О, бывший твёрдый человек, раскисший человек он лупит воздух так и сяк не чуя скользких рук не чуя мокрого лица и дряблого мясца, сквозь чёрный каменный пирог просачиваеца сквозь серый град в кромешный ад просачиваецццца ↓ ↓ ↓ ----------------------------------------------------------------- и вновь, как пять минут назад, под ним лежит в аду весь этот город Петроград в семнадцатом году: и ослепительный дымок и жгучий ветерок и темень красных воробьёв, летящих поперёк ОПЕРЕТТА О НЕДУЖНЫХ МНОГИХ ИЛИ О ЕДИНОМ
О. Пащенко, С. Круглову В небе над палатой на восемь нар Всенощная Зверь высоко поёт сладострастным голосом ектенным: «И за тех прошу, и за тех прошу, А всё мне кажется, что не за тех прошу: первый рце «Судно!», пятый рце «Суда!», третий просит себе на третий глаз бельмá —-> я же и в оба вижу, что там, где плоть отстаёт от ран (то есть перестаёт приставать, спрашивать, что не так), там заводится некоторый Фома, — мелкоклеточный, чешущий языком, — и давай расчёсывать языком со своим стрептокококом. Кто учил тебя, Томми, этому языку, этой наждачной вере в органолептику, во вложенье живаго вертлявого языка в любаго однакодышащего мудака?» Ф о м а, б а с о м: Господа Христа нашего па-поч-ка-а-а-а. В с е н о щ н а я З в е р ь: Господи! Видишь Ты этого мудака? Ты видал ли, Господи, эдакого мудака? Я прошу: хоть ненадолго, боль его, перейди на меня: обмороком, липким мороком, подвздошным комом, едким болюсом, свинячьим ужасом. Нахуй тех, кто с диагнозом, — судноходов, алголиков, заклёпанных во вся кампа́ны, анестезированных благосклонно контрольным в спину; лучше глянь на вот этого, на вот этого, тепло одетого, хорошо одетого, языкатого, с девяносто пятью, понимаешь, тезисами и костылём железнодорожным —-> вот у кого раскалывается голова на такие слова и остальные слова, вот кому ни судна, ни покрышки, ни присяжной поблажки, ни папской сушёной плюшки, а только плоть до него доматывается, то подзуживает, то сукровится, ноет по утрам, воет вечером однокамерным контратенором с присвистом: П л о т ь: В левом боку — фьюить-фить-фить — в левом боку — фьюить-фить-фить — что-то не так у меня. А ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить — а ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить — а ну, отлижи, а ну, убедись, что там действительно вход в провал, в неплотскую присную духоту, где даже твой копьевидный язык способен всего лишь фьюить-фить-фить, хотя в нём — ломаном, полуживом, — давно ни косточки целой нет, — а я помолчу, а я помолчу, а я помолчу тебе. Ф о м а, п р и ч а в к и в а я: Там глубже, глубже кто-то скулит Там глубже, глубже совсем горячо О, я и сам бы туда сошёл и каждого больного червячка за хвостик вывел на белый свет, предварительно здорово отчитав, — да что-то вход пока тесноват —-> а ну полижу, а ну полижу, а ну полижу ещё. В небе над палатой на восемь нар кто-то прикрывает воспалённые глаза; все его енотики тоскуют и не спят все его лисята из терновника поют и не то чтоб глупости, а просто не о том: о каких-то мшанках на терновом языке о каких-то бяшках с языкатым ножевым о волчках, свивающих терновые венцы —? а он-то, между прочим, подписался не на то: на сутки через трое минус двое выходных, — а всей этой подстанции на это и наплевать, для них он, понимаете, вообще не человек. Иди ко мне, Ектения, уж я с тебя спрошу полночную заутреню во славу кой-кого (и Первого, и Пятого, и трое глаз в одном) за Папу и за Маму и за тезис номер семь —-> А только потом, красавица, не говори суду, что это твоё «Помилуй меня, родной» значило «Не подходи, родной, нет уж, сиди, родной, там, где сидишь, родной, а только слушай меня, родной, и кивай, родной, тут не ругай, родной, а там не пугай, родной, а в остальном, родной, не замай, родной». (л о в к о п р и х в а т ы в а е т В с е н о щ н у ю З в е р ь д в у м я п а л ь ц а м и з а п е р е п о н к у к р ы л а, щ е к о ч е т е ё к о н ч и к о м о г р о м н о г о я з ы к а п о д п о д б о р о д к о м; т а п а н и ч е с к и в е р е щ и т н а л а т ы н и) В е р х н и й: О девочка моя простая, о мышка чёрная простая, к чему чины твоей литии, — скажи мне что-нибудь просто-о-е, проси мне что-нибудь просто-о-е, скули мне что-нибудь просто-о-е, визжи мне что-нибудь просто-о-е —-> О б о д р а н н ы й В а р ф о л о м е й (с ш е с т о й к о й к и, в н е з а п н ы м ф а л ь ц е т о м): ...как чьё-то тело холосто-о-е, на лоне скушного поко-о-я в тревоге пламенного бо-о-я ещё живо-о-о-о-е.
|