* * *Как происходит старение молниеносцев?
пританцовывающим человечком в конце улицы,
исчезновением смычковых из партитур,
только низы из подземных сфер, amour blessé,
не помню, говорила ли я тебе, моя милая саламандра,
какое вкусное было мороженое в ту ночь — с облачком дыма во рту?
а какое ещё будет? —
вневременным этого не понять. Всем привет.
* * *
вообще-то кино было про бывшего водителя трамвая, маргинала,
который спас от чумы деревню.
раскрошился хлеб на столе —
жизнь ушла,
испекли хлеб —
возвратилось благополучие.
дзинь, колокольчик, дзинь!
девочки хихикают на кухне,
мальчики пьяно смотрят олимпиаду,
уши спутниковых антенн на избах хлопают вслед скорым поездам,
в поездах кисло пахнет органическими существами...
водитель трамвая умер, конечно,
но за кадром подразумевалась вечная жизнь.
дзинь! колокольчик, дзинь!
девочки варят варенье,
мальчики рубят дрова.
слышно, как в самолётах переговариваются пилоты,
они говорят, небо забито под завязку
Челюскинская, ходы и выходы
Какие сомнения,
без соломки и марочки,
батла и плюшки
линии электропередач
иногда обрываются
под тяжестью ветра и льда потом прилетит грузовик в деревню всё починит и улетит Тогда в сад причаливают Изотомис Редких Огней — зауютить крыльцо,
Эзотерический Запах Белого Волка — мять торёные тропки. 15 лет тому назад волк заставил подпевать ему в голос,
мы лежали на обмороженной антоновке,
и пятимерные капли темноты падали нам на лбы...
не то чтоб он обещал не пускать в этот сад чужака-вурдалака,
не пугать детей, не трогать пьяных,
а так с той ночи и гуляет под яблонями в отрицательном измерении. На верхушках сосен привяжут свои плоты Нивидлы и Вакхдали, —
лучшие друзья, друзья лучших друзей моей памяти,
заворочается поддомная турбина старости почв,
атонально закашляет фундаментальная молька —
выпрашивать молоко для котов,
они наскребли её лапами в дом, теперь это очень преданная молька,
забьётся сердце в печной трубе, не знаю, чьё,
как будто из пепла лоза поднимается... потом прилетит грузовик в деревню всё починит и улетит Лес наваливается чёрным комом, хорошо, что корни крепки пока,
мечется, протестует, незлом давит,
но и недобро́м тоже,
ему не нравятся провода и столбы,
эти тоскливые сплавы квазиветвей, пахнущие палевом,
эти бетонные корни — обрубки,
ничего нету хуже, говорит лес,
слышать этот отвратительный запах подлой тоски всего неживого,
хуже падали. потом прилетит грузовик в деревню всё починит и улетит Какие сомнения,
линии электропередач
иногда обрываются под тяжестью рассвирепевшего пня.
Перебои в сети
1 фитильки богоделен
ощетинились 2 человечки
отчаянные
повывелись, чувствую как
отдупление, одичание
микросхем, — всё порожняк,
изображение ожило
на пире упразднения человека:
обналичились, а не обожились,
не чеку́ дёрнули, а утёрлись чеком
Бдение
Читать Теннесси Уильямса,
ловить благочестивый оскал
в звериных осколках,
всматриваться в Нелли Кэмерон,
смешливую двустволку из Сиднея,
за которой охотилась первая полицайка
Лилиан Армфилд...
И думать, думать о драконе Самуиле.
Он поселился в парадной на первом этаже у лифта.
Пойти и спустить ему пакет с октябрьской антоновкой.
Нет, Самуил не любит яблок. Он любит тепло.
Чтобы его клали за пазуху исполинские люди
или хотя бы прижимали к мягкому животу роженицы.
Со мной он только соглашается покурить по сигаретке.
Прикуривает из вежливости.
Но кладёт зажигалку обратно в рот.
Ещё ненавидит местоимения ты и вы.
Потом просто начинается утро —
опорожнённые контейнеры принимают свежие помои,
в окнах напротив электрические рожки и чайники
за горшками с бегониями.
Работники выходят на синий сумрак, уверенно летят на свет,
в будничный город, как и ныряльщики во тьме —
шагают безбоязненно, безоглядно.
Баланс сил восстанавливается.
Но Самуил обмолвился, что в справедливости смысла нет.
Куда важнее быть услышанным Господом.
Хронические существа
1. исповедовался, что украл куриную грудку из супермаркета,
рассказал, что Ф. с недавних пор считает людей биороботами,
биомашины запрограммированы мыслить себя свободными существами.
показал две длинные царапины у пупка.
смеялся что у П., вдруг похожего на Дэвида Линча, не растут волосы
на ногах, и что нас ещё не забрало, разве что самую чуточку.
сидели втроём в узкой комнате и с силой дышали через курильню,
снаружи кто-то тёмный и малоподвижный тёрся широким лбом о стекло.
внезапно дух Чехова обвинил нас в инфантилизме,
он бы покурил опиума на нашем месте,
а ему здесь рассказывают о Витгенштейне,
возмутился и улетучился под пол серой плясеёй...
где-то глубоко внутри на цыпочках ходила весенняя незримая
с льдинками на сосцах, о ней мы вовсе не проронили ни слова. зато говорили о бледном Эде в проходной, не пора ли ему дать поспать,
о правдоносцах, укомплектованных сумраком,
о вечнопраздных, голозадых философах
(так случайно поцарапаться, как такое возможно?) ещё о биполярном расстройстве тел, таких одиноких во множестве. 2. цифровое полотно стерильно, в режиме онлайн,
и случаются же помехи — крылышко пепла на заслонке, капелька пота
на заслонке, капелька слюны, капелька кислоты, капелька грязи,
капелька крови — плюх — вылетела на лицо,
заслонка открыта, воздух внутри, оказывается, пригодный,
и полная темнота лучше не смотреть, как мёртвый шахтёр возится с выключателем своего фонарика,
он слишком яркий теперь. 3. расскажу я, как погиб тот чилиец Хара на стадионе, в него выпустили 34 пули,
а родился он в крохотной хибаре другой поэт улетел под кайфом третий лёг под луну на асфальте мы даже не знаем, могут ли писать друг другу мёртвые, а если да,
то можно ли издавать их книги тут и вообще вести переписку заодно было бы здорово обсудить проблему биороботов, и что мёртвые
думают о втором законе термодинамики, не знаю, помогут ли кому эти
книги, заселят ли сады надежд или поглубже вскопают бесплодную геенну но я знаю таких криптографов, которые не верят в тепловую смерть,
рисуют электронные нимбы в киберпространстве есть такой горячечный философ с зелёными глазами — я слышу, как он
разговаривает c полулюдьми-полуфункциями хуматонами, они приходят
к нему в образе плоских египетских богов, он расчёсывает их золотую
шерсть, давит песчаные гниды за ушами. иногда я ломаю голову, почему
через пятимерные двери чаще всего попадаешь в двухмерную одиночку? но родился же, говорят, способный книжник, что вычислил пальмирский фрактал
на передвижных и башенных лесах, охота у математика, похоже, любимое хобби зато я знаю художника, у которого при мысли о взрыве водородной бомбы встаёт хуй лучше не смотреть, как мёртвый шахтёр возится с выключателем своего фонарика,
он слишком яркий теперь. 4. расскажу я о женщине с большими грудями, хочется на них свернуться младенцем и
уснуть, даже когда она хохочет, сбивая волной мандарины с веток о кудрявой киевлянке, что в юности умела кружиться
против солнца, время растягивалось и пузырилось;
догорая, её свечи превращаются в полые кораллы из пчелиных сот о юноше с узким лицом и шрамом на скуле, в моряцких клешах,
стыренных из моей спальни, — вовсе не портовое жульё из города семи морей,
но недурно вальсирующий, Ж. Жене с Б. Блие были бы довольны ещё о поэте, чтоб не делать перерывов во время боя в Абхазии, он закидывался
феназепамом и ссал на свой пулемёт, когда тот раскалялся от натуги.
потом он долго жил в полиэтиленовом городе, и город не поглотил его однажды я была необъяснимо взволнована, узрев глухонемую
на реке Суре. темногубая, голая, с оленьими глазами, она ходила
в широких ножных браслетах, брала у фаерщиков ещё уроки огневерчения,
она научилась говорить, голос был низкий и сдавленный, словно зверь урчит к радости секса,
словно квалифицированные духи с горячими щипцами повисли над ней я видела гипнотически красивых детей с ДЦП, с трудом отлепляла
глаза от ужаса первый трансцендентный опыт, мускул и мускус присутствия, испытала на платформе
Болшево, когда бездомный пёс вдруг забился в приступе эпилепсии когда-то я встретила отлучённого епископа, поэта и наркомана, основавшего
собственную церковь. нигде дольше 3 дней он не жил и молился о своих любовниках,
растаманах, панках, складывал храмы в тайных гротах и готских пещерах, —
я о нём думаю лучше не смотреть, как погибший шахтёр возится с включателем своего фонарика,
он слишком яркий теперь. 5. расскажу я лучше про мёртвого замоскворецкого гитариста-альбиноса,
в его клуб ходили танцевать городские психи и художники, что с психами заодно знаю человека, он давно в горах застопил ветер в образе пастуха,
с тех пор из его рта выходит кристальный пар.
девушка, что обнимает его, утверждает: в зеркале отражаются трое, когда они в постели издалека наблюдаю за девушкой, она стрижёт собак с утра до ночи, а её внутренний человек
светится как ноктилюка в океане помню парня, сбрившего все волосы на теле, когда впервые влюбился,
патлы у него были до пояса, про остальные подробности я не помню ещё я знаю много про подозрительно жизнерадостного, он показывает лазы между мирами.
насвистывая, идёт через синь беcконечного леса:
железные деревья и буки, лианы и длинные, как гитарные рифы, тропы по фьордам.
он говорит: вдали, вероятно, есть просвет, но может быть всё, что угодно.
я говорю: оно там связано с движением наших ног, жестикуляцией рук, криком из глотки.
он улыбается, якобы ему надоело злословить, и проводит двумя пальцами по моему позвоночнику думаю о цыгане с белыми волосами, что отстал от табора. он говорит: его волосы связаны
с дорогами индийским узлом плачу о человеке-перевёртыше и его горьких трудах вочеловечивания и расчеловечивания,
перекидываться в человека всё сложней,
но в ангела вообще уже нереально видела тут старика через окно, он сидел на кровати ко мне спиной
и пел по-французски, потом он сказал: не строй, деточка, не строй корабли,
зачем запускать их в пустоту? потом слушала мёртвых старух и их родо-племенные чувства вины, от которых неприятно протрезвела лучше не смотреть, как погибший шахтёр возится с включателем своего фонарика,
он слишком яркий теперь 6. луч выхватил кусок и остановился там 7. где стволы снопы колонны линии сто́пы уд шея нотные пюпитры кроны
переплетены
пристальность, пристрастность, абсент или портвейн, —
слишком всё это серьёзно для ночной болтовни тел и веществ (внутри существ органы висят в невесомости,
глаголют кровяные тела, напрягаются клавиши,
внутри существ — жидкости сообщаются, перекатываются шифры
и смазываются механизмы)
пока молекулы занимаются величественной архитектурой
неотвратимого
единства
Наши дети
они rовоpят
бомбануло
а мы rовоpили
зацепило
ещё мы rовоpили обдолбанный
а они упоpотый
вот и вся pазница
Текст прямого действия
Чупакабры украли нашу девочку.
Вот говорил один умный зануда тогда — добивать,
А мы побрезговали, не захотели мараться.
Аннигиляторы сбросили в быструю воду и пошли домой, помните?
За столько лет вообще забыли об их существовании, как выглядят, как размножаются.
Разучились стрелять, разъелись, разжились, утратили чувство реальности.
И что мы теперь, и куда?
Они лелеяли все эти годы матку, свою королеву — в платиновом ложе
под гусиной периной она дремала и ворочалась, только зубы скрежетали.
Она вырастила совершенное неуязвимое тело — её войско,
клыки сияют, броня источает ртутные пары,
отчего в детские сны поднимается ужас.
Помните, мы дёрнули на юг,
разбрелись по пабам, смеялись, торжествовали.
пестовали нашу свободу, диковатую и вздорную нашу девочку.
Сколько молитвенных песен мы спели!
Какая была девочка, помните? Забыли уж, что ли? Ну, такая — весёлая, с ситцевой фенькой, в джинсовых шортиках,
узкие щиколотки мелькали в такт гитарному бою...
Народ, давай вспоминай, это ж не сон был, наша девочка!
Они закатали её в асфальт. Но прежде
они смешали её золотые волосы со смолой,
вырезали на лице гнусные символы,
заимствованные у призраков из зиккуратов.
Слышите её угасающее пение? Они вернулись, пора браться за дело.
|
