* * *Станет надеждой ответ:
просохнут сети, подождём;
в крови гуляешь, словно всякий свет,
стукнув радостным посошком. Скажешь: свобода — права,
и валишь с ног, как всякий рай:
где речь — всему простору голова
(мягче отсветом ударяй). Лодки не скажут, хмелёк,
о лёгкой клетке звуковой,
протащенной теченья поперёк —
что отвечено темнотой... В плеске металось весло,
а выход ждал на берегу,
в затишье невода, где тяжело
сохнуть времени про тоску.
* * *
Угол обретаемый, смеркание воды:
будет важнее хоть что-то?
Кто в пересечение заглядывал — просты
его смысловые свободы — Лужу кто прощупывал сомнением сквозь лёд,
вымолвит хрустом о водах:
славься, отрицание, затронувшее рот
земли, промолчавшей о видах. «Этот — остающийся не траченным теплом,
эти как звёзды, а этот,
время заменяющий на отзвуки, ведо́м
тобой, непростительный метод...» Вышел геометрией спасения истечь,
хрусткую рану ломая:
с долгим ожиданием пересечётся речь,
возникнет душа угловая.
* * *
Насекомые сильны над цветами,
как гравитация, притянув
взгляд, который улетел бы
в безвоздушное что Где едва ль возможен вдох — остаются
слова, спешащие мимо всех
дней, качнувшихся на стебле
продолжения строк — Или поле силовое гудело
над раскрывавшейся тишиной
всех соцветий, завлекавших
восприятье и нас. Нарастать в печаль расправленным_гудом
дополнить в образе человек —
«свет-земля, идти приятно,
но стоим у цветов».
* * *
Свободу повторённым снегом радуй:
неподвижностью, конечно, боевит —
пусть холод, что прижат к груди природой,
останется словом людским не пробит. Любая быстрота неощутима
для полдневных глаз — и, значит, темноте
подобна: о словах, летящих мимо,
о чувствах ли скажешь твердимой воде... Не доверяв военному железу,
добрались до грусти прошлой, временно́й,
а мысли о защите — выше лезут,
где дети видны на горе ледяной. Звенящие ледянки прижимали,
заслонив от скорости свои тела —
и даже отзвук в снеговом завале
подобен щиту, ведь стремительна мгла.
* * *
Негодные предметы
в категорию вышли, в которой
редеет лес — и всё сложнее скрыться,
противясь началу, понятью о нём. Где точка отправная
оказалась не чувством всеобщим:
узнать, что наливалось соком прежде,
землёй напитав возрастающий свет. Средь жестов много швали
убегания — выбрать, что лучше:
минута за минутою скрывались
в густом восприятии, словно в века́х. Скрывались словно в листьях
и трясли несогласные ветви,
пока не падала роса на землю,
словесно созревшая прежде любви.
* * *
Вот небо в переменах или в чём
отыскало опору как слово:
всё глядели на бывший лучом
предел вместимости всего земного. На выходе из позднего метро
раздавали подземность под видом
силуэтов людских (в них добро
приглушено прожи́тым алфавитом). Прошедшее наполнить — будет чем
до исхода, до фразы, до верха:
постоишь средь людей, изрече́н
просторной площадью и тенью сквера. Вот небо, чья свобода — тишина,
всё вместив равновесием шатким,
не имеет нещадного дна,
межбуквенным оставшись промежутком.
|
