* * *Станет надеждой ответ: просохнут сети, подождём; в крови гуляешь, словно всякий свет, стукнув радостным посошком. Скажешь: свобода — права, и валишь с ног, как всякий рай: где речь — всему простору голова (мягче отсветом ударяй). Лодки не скажут, хмелёк, о лёгкой клетке звуковой, протащенной теченья поперёк — что отвечено темнотой... В плеске металось весло, а выход ждал на берегу, в затишье невода, где тяжело сохнуть времени про тоску. * * *
Угол обретаемый, смеркание воды: будет важнее хоть что-то? Кто в пересечение заглядывал — просты его смысловые свободы — Лужу кто прощупывал сомнением сквозь лёд, вымолвит хрустом о водах: славься, отрицание, затронувшее рот земли, промолчавшей о видах. «Этот — остающийся не траченным теплом, эти как звёзды, а этот, время заменяющий на отзвуки, ведо́м тобой, непростительный метод...» Вышел геометрией спасения истечь, хрусткую рану ломая: с долгим ожиданием пересечётся речь, возникнет душа угловая. * * *
Насекомые сильны над цветами, как гравитация, притянув взгляд, который улетел бы в безвоздушное что Где едва ль возможен вдох — остаются слова, спешащие мимо всех дней, качнувшихся на стебле продолжения строк — Или поле силовое гудело над раскрывавшейся тишиной всех соцветий, завлекавших восприятье и нас. Нарастать в печаль расправленным_гудом дополнить в образе человек — «свет-земля, идти приятно, но стоим у цветов». * * *
Свободу повторённым снегом радуй: неподвижностью, конечно, боевит — пусть холод, что прижат к груди природой, останется словом людским не пробит. Любая быстрота неощутима для полдневных глаз — и, значит, темноте подобна: о словах, летящих мимо, о чувствах ли скажешь твердимой воде... Не доверяв военному железу, добрались до грусти прошлой, временно́й, а мысли о защите — выше лезут, где дети видны на горе ледяной. Звенящие ледянки прижимали, заслонив от скорости свои тела — и даже отзвук в снеговом завале подобен щиту, ведь стремительна мгла. * * *
Негодные предметы в категорию вышли, в которой редеет лес — и всё сложнее скрыться, противясь началу, понятью о нём. Где точка отправная оказалась не чувством всеобщим: узнать, что наливалось соком прежде, землёй напитав возрастающий свет. Средь жестов много швали убегания — выбрать, что лучше: минута за минутою скрывались в густом восприятии, словно в века́х. Скрывались словно в листьях и трясли несогласные ветви, пока не падала роса на землю, словесно созревшая прежде любви. * * *
Вот небо в переменах или в чём отыскало опору как слово: всё глядели на бывший лучом предел вместимости всего земного. На выходе из позднего метро раздавали подземность под видом силуэтов людских (в них добро приглушено прожи́тым алфавитом). Прошедшее наполнить — будет чем до исхода, до фразы, до верха: постоишь средь людей, изрече́н просторной площадью и тенью сквера. Вот небо, чья свобода — тишина, всё вместив равновесием шатким, не имеет нещадного дна, межбуквенным оставшись промежутком.
|