Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2015, №1-2 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Проза на грани стиха
Ein Versuch
Урывки к бро

Мария Ботева
*

        Это было не желание ухватить, чтобы любить. Ухватить, присвоить и любить. Это было желание быть и не прекращаться, пока есть и не прекращается этот селёдочный человек. Селёдочный — не потому, что другие слова ему не подходят. Не годится и это. Можно ухватывать и любить. Ухватывать, присваивать и любить. Можно быть и не прекращаться. И это вот оно и есть. Бро, это было оно. Была она.
        Её можно нельзя забыть как забыть. Видишь, и язык немного будто бы прекращается, в дороге теряются запятые и другие знаки, снова находятся и теряются, и это оно, бро. Забыть как забыть.

*

        На первый взгляд я патриотический человек, мои глаза радуются, когда видят холодное лето или тёплую зиму, вот этих людей на остановках, городские вывески без запятых «стоматология гинекология узи». Когда я вижу всё это, то немножечко теряю контроль над собой. Бальзам сибирских трав смягчает моё сердце: радостно за людей, что смогли открыть и не закрывать клинику, за тех, чьи зубы починят тут. В моей памяти хранится мелодия гимна, при необходимости можно и напеть. Наконец, каждую весну я копаю землю, кидаю картофель в неглубокие лунки. Что может быть для меня дальше заграницы? Я говорю сериозно.
        Это не что, а кто. Селёдочный человек недоступен как Сингапур как Новая Гвинея как Гренландия загранпаспорт я уже заказала и несколько месяцев он ждёт меня в ОВИРе. Рано или поздно я увижу Норд-Кап, плюну с творения Эйфеля, напою мелодию гимна, попирая Таксим.
        Но когда, бро, я начну покупать билет, чтобы ехать в гости к селёдочному человеку, ударь меня по рукам. Селёдочный человек недоступен тут надо поставить «точку» но ты же знаешь все знаки разбегаются как только я напишу про селёдочного человека и теперь только ждать когда сбегутся обратно надо что-то ещё сказать они воссоединятся дальше от селёдочного человека впрочем если ты хочешь чтобы они вернулись не говори о нём забудь я буду говорить о прекрасном о лёгких салазках красного цвета о варежках в крошках льда о снеге который летит в рот, в то время как из него вылетает смех. Знаки вернулись, и можно продолжить речь про патриотизм, какая, однако, живая тема.
        Бро, расскажу тебе в другой раз, как замирает сердце от цветных объявлений на стенах, как хороша свежая картошка, как быстро мелькают вывески за окном, когда едешь... Когда куда-нибудь едешь, так ли уж важно, куда и зачем едет патриот в автобусе или поезде по своей земле. Бальзам сибирских трав действует медленно, но метко, долго запрягает, но быстро уносит мысли вверх, туда, к небесам в голубенький ситчик. Да, бро, я патриот, иначе никакие травы не помогли бы так быстро наполниться законной заоконной гордостью. Встанем, же, бро, выйдем на ближайшей остановке, поговорим на улице.

*

        Селёдочный человек — чеховское бутылочное горлышко под луной — сразу берёшься за карандаш пусть и стащенный из магазина икея там ещё много таких пропасть если бы при этом хоть не разбегались знаки было бы проще но они растекаются горькой ртутью уползают урывками в тишине тире как выяснилось остаются — слишком много веры в тире. Вот появилась точка — позавидовала своей сестре тире. Надо бы поменьше говорить о знаках о языке побольше о селёдочном человеке но как скажешь без точки — это получится бесконечность одна трескучая бесконечность белый шум и прочая дребедень. Буду говорить урывками бро потерпи. Ты понимаешь бро ты потерпишь.

*

        Селёдочный человек из времени когда все мы умели петь только петь — а больше ничего не умели. И вот ветхое время кончилось все мы прежние остались там, и только селёдочный человек не остался — он всё идёт следом и топот его кроссовок слышится за спиной. Может быть то же самое он говорит кому-нибудь про меня бро не тебе? Он есть, он продолжается, селёдочный человек — ветхий или новый — он живёт где-то за географией на пределе сил — это всё что известно о нём — но будем же справедливы — это ещё не всё.
        На первый взгляд у него патриотический характер жизни: утром пьёт кофе, смотрит несколько минут в потолок, идёт на работу. А там предлагается два варианта дальнейшего: работать и не работать. Он работает. Раз он продолжается всё это время, все эти дни, значит, работает, включает компьютер, думает головой. Созидает. Я не знаю этого точно, но так и есть.
        Наверно, он всё-таки новый селёдочный человек в подтяжках со взрослой улыбкою на лице — он зажимает руками уши — наклоняет голову — и тихо говорит: «мама».

*

        Столько дел, бро, и ни одно не приносит дохода, попросту говоря, денег. Устану, передохну и снова убегаю. Посплю — и просыпаюсь, ну разве это не хорошо? Ну, отлично же, или, как говорят у нас на Хохловке: о-кей!
        Но кто же, кто подсказал мне, что сейчас селёдочный человек есть в общем виртуальном компоте — теперь времени нет совсем — я читаю — а селёдочный человек пишет и пишет — не мне а в пространство страны на всю нашу географию раздаются его странные речи — кто же кто подсказал мне — я знаю бро — и больше не будем об этом.
        Селёдочный человек ведёт себя неузнаваемо — отчего — от тоски — от обиды — от ревности — от горя — от счастья ли — как знать — но он продолжается. Он продолжается как-то не так, я думала, всё будет иначе. И вот вопрос: это ветхий селёдочный человек или новый селёдочный человек или это уже не вполне селёдочный человек? Вот вопрос. И что делать, если это не вполне селёдочный человек — это значит он продолжается или нет — не прекращается ли он — есть он или нет — вот вопрос. И что делать, если это не он, не вполне селёдочный человек — а кто-то кто берёт лёгкие красные салазки и скатывается поутру с горки — зима, и всем нужна эта летящая радость — в мире очень тяжело — а салазки как сказано лёгкие.

*

        Болею, как лошадь, валяюсь дома, как селёдка, нет, как камбала — на глубине, глазами кверху. Ночью приснилось слово «конвергенция», его ввёл в науку Чарльз Дарвин, никогда раньше такого не слышала, может быть, только в школе, в средних или старших классах. Слово забывалось, потом я вспоминала его, и всегда к месту. Снились те, кто уехал: одноклассница — ну, это было давно, она уехала в Израиль, это так понятно. Во сне мы встретились и говорили о чём-то умном, страсть как люблю говорить об умном. Тут хорошо подходила конвергенция. Снились маленькие девочки — они тоже уехали. Снилась далёкая подруга, она спрашивала: а ты когда уедешь? И тут мне снова вспоминалось слово, придуманное Чарльзом Дарвином. Какой-то морок, так и думала, что события последнего времени перейдут из головы в соматику. Вот оно и случилось, бро, и случится, вероятно, ещё не раз.
        Помнишь, мы говорили с тобой о патриотизме, тогда, на той остановке? Нашему разговору так хорошо бы подошли автомобильные перчатки на ком-то из нас, но у нас не было перчаток. Не беда, наш разговор симфонично вливался в обстановку кулинарии возле травмбольницы, мы отлично поговорили под растворимый кофе и растительные сливки. Мы вывели несколько патриотизмов.
        Патриотизм — и точка. Самый горячий патриотизм, помню, мы начали говорить о нём сразу же, как получили свои стаканчики с кофе. Просто говоришь всем, что ты патриот, — и всё, и никто не может усомниться в этом, хоть сто пластиковых стаканчиков от кофе выкинешь на улице. Просто говори всем, что ты патриот. Просто плачь слезами на улице в день 9 мая. Просто улыбайся, глядя на десантников в день ВДВ.
        Патриотизм с либертанством. Это посложнее. Мы вышли из кулинарии и пошли по дворам. Стаканчики с кофе немного тормозили наши движения, мы сделались неуклюжими. Патриот-либертанец позволяет себе ругать что-нибудь, что ему не нравится. Допустим, кое-где у нас допускаются пробелы в образовании и медицине. Ну, как пробелы — да, пробелы вообще-то, потому что мы в своё время это знали, а нынешние студенты — не знают. С другой стороны, мы-то знаем меньше, чем знали родители, нам бы и в страшном сне не приснилось, что выпускные экзамены надо держать по всем предметам. Или медицина. Вот раньше — почитай-ка учебник медсестёр 42-го года — сплошная стерильность. А теперь! Зайди вот в районную поликлинику! Ну, вот. А с другой стороны — вот хвалят ту медицину. А ты попробуй, заболей. Да кому ты нужен, пока не помираешь. Будешь помирать, конечно, вытащат, откачают. А так — не, лечи свой насморк самостоятельно.
        В этом патриотизме мы можем ругать что-нибудь. Но если будет ругать британец или, хуже того, немец — вот уж нет. Тут ему нос-то и пообломают.
        Тут мы выпили свой кофе со сливками и долго несли стаканчики в руках, чтобы выкинуть в мусорку. И, пока шли, в голову нам пришла идея третьего патриотизма, совершенно не новая, конечно. Мы подумали, что есть такой вот патриотизм — пустого стаканчика. Это сериозно. Или патриотизм мусорки. Говорить тут — ничего можно не говорить. Хватит того, что на улице будет мусорка, и что стаканчик ты не выкинешь под ноги. Ну, и прибавить ещё про старушек, которые могут самостоятельно перейти живыми через дорогу. И ещё — правильно ставить ударения, запятые и точки.
        Может быть, мы бы нашли ещё какой-нибудь патриотизм, но тут нам встретилась обычная зелёная урна. Все остальные патриотизмы — разновидности этих, решили мы и распрощались.

*

        Ты понимаешь, бро, для чего я вспомнила про остановку, про летящую радость и прочие наши дела.
        А вот представь совсем другое. Например, представь на пять минут, хотя бы только на пять, что тебя, ладно, меня зовут не так, как зовут, а иначе. К примеру, вот: Владимир Галактионович Короленко. Всё остальное то же самое: пол, возраст, семейное положение, группа крови — всё. Итак — пять минут! — я — Владимир Галактионович Короленко. Меня назвали так родители, а я не сопротивлялась. Кому как повезёт с именем.
        Вот я выросла, получила паспорт, имени не сменила, больше того, решила на нём немного подзаработать. Написала, допустим, рассказ, допустим, о необходимости лёгких салазок зимой, каждую зиму. Приношу его в «Новый мир» или «Октябрь». Или «Чюдный новый мир (и наплевать на чу-щу)». Нет, лучше просто в «Новый мир». Редактор смотрит на меня, как на каждого новичка, как на вошь, спрашивает: вы кто? Я: Владимир Галактионович Короленко. Мне не верят. Я — паспорт. Действительно, Короленко, Владимир Галактионович. Редактор не верит своим глазам. Я: вы почитайте рукопись, я зайду на днях. Рукопись принимают, журнал выходит, сенсация: неизвестная рукопись Короленки! Короленко, — скромно поправляю я, женские фамилии не склоняются.
        И вот журналы встают в очередь за новой рукописью, а там и издатели подтягиваются. Интервью, правда, никто не берёт, потому что, как только корреспонденты слышат в трубке моё баритональное сопрано, как-то смущаются, врут, что им нужно срочно ответить по другой линии, не перезванивают. Словом, никто меня попусту не беспокоит, бро.
        Я бы могла брать гонорары со всех издателей учебников, хрестоматий и собраний сочинений, но не беру. Не потому что добрая, а просто начнут копаться, проверять группу крови, ДНК — ну его, ещё вылезет какой-нибудь неуправляемый предок. В суд кто-нибудь подаст. Правда, конечно, на моей стороне, связываться просто не хочется.
        Так вот будут тянуться мои безмятежные дни, пока ты, бро, не спросишь меня о селёдочном человеке — ты же знаешь для чего я это всё пишу ты знаешь — чтобы не писать тебе о нём.

*

        Война продолжается, бро, ты видишь это вблизи и видишь издалека. Её не было до этого в моих урывках, но вот теперь появилась, я говорю про неё сейчас, потому что не сказала раньше. Но что можно сделать с войной, кроме как сказать о ней, я не знаю. Ты тоже не знаешь. И ничего не поделать, а может, поделать, но что? Ты знаешь, война столько всего убивает, а если не убивает, то что-то уносит у нас, и эти потери всем очевидны. Но есть и другие, и мы не видим тех слёз, что скрываются комом в горле, только ночью становятся слышны вскрики тех, кто узнаёт своих в прошлом времени, которое не вернуть, получает известия о своих, которых убивает война.
        Война отнимает мой язык, бро, я говорю тебе прямо, пока ещё могу говорить. День, много два — и как знать, смогу ли. Бог милостив, может быть, я смогу, другой надежды нет. Это попытка, скажу другим языком, Versuch. Это всё, что я знаю на другом языке, это слово, я его помню.

*

        Селёдочный человек собирается на войну он пишет про это всюду всюду так что доносится до меня он скоро уходит и как же так лишь могу прокудахтать я как же так. Он пишет: идётвойнанеделосидетьдоманастоящемумужику. В одно слово, это значит, девиз, это значит — он всё решил. Отрицается белой рубашки, отрицается жёлтых подтяжек, отрицается бороды. Отныне — окопы, грязь, вши, камуфляж. И это невозможно представить. Отныне — треугольники писем и пафосные записи в интернете.
        Какжетак.

*

        Просто забиться в угол, сидеть в углу у доброго человека, смотреть, как он туда-сюда ходит, не говорить ничего. И чтобы он не говорил: всё будет хорошо, вот эту всю чушь, не надо этого, хорошо не будет. Гладил бы по голове, говорил: что, плохо? Понятно, что плохо. У собаки болит, у кошки болит, у шапки болит, у стола болит, у соли болит, голубь вовсе подох. Но ты-то, смотри, покуда жива, ты-то живая, не подыхай.
        Не время помирать, конечно, вот предложили петь. Пойду петь, пожалуй, пойду петь, правда, во время пения болит горло всегда, там что-то мешает, но вдруг получится, бро.

*

        Жили два человека: один путный, а один — беспутный, но так сразу и не отличишь, кто из них кто. Оба гуляли, оба пели песенки, от медведя ушли, от волка ушли. Пели-пели селёдочному человеку а он всё не слышит а притворяется будто слышит будто он только один и слышит а другие нет. Путный человек скоро его раскусил, всё понял, догадался, а беспутный всё поёт и поёт. И селёдочный человек уже не притворяется что слушает отвернулся ушёл уехал в другую комнату далеко а беспутный всё поёт и поёт ждёт в апреле дожидается снега. Ты знаешь бро это я бро. Песня моя продолжается.

*

        Если о чём-то рассказать, оно может прекратиться, оно может перестать быть, во всяком случае. А может и не прекратиться. Если о чём-то не рассказываешь, оно постепенно сходит на нет, его просто не становится, если только это не болезнь.
        Можно попробовать так и так, если хочешь избавиться от чего-нибудь. Всё это я испробовала. Молчала и говорила. Говорила и молчала, ты помнишь, бро. Но селёдочный человек продолжает топать за спиной своими кроссовками не помогло — поэтому я пишу свои письма к тебе — письма к бро урывки к бро — потому что ты помнишь — разбегаются знаки и становится невозможно много чего писать всё же знаки нужны давай вернёмся к началу — к желанию быть и не прекращаться, пока есть и не прекращается селёдочный человек — но дело в том бро что я не понимаю есть он ещё или нет — если человек сходит с ума это тот самый человек или другой человек? Или это его видимость, а сам уже не тут? Если человек становится горячим, как кофе, как чай, — это тот самый человек или это другой человек? И если это другой человек, то зачем он топает за спиной кроссовками? Ты не знаешь, бро, и я не знаю тоже.

*

        Война приносит потери, бро, я уже могу жить вне запятых, и ты поймёшь, почему. У меня личная потеря, личный счёт этой войне, но я не умею считать до таких чисел.
        Селёдочный человек не ушёл воевать а может быть он вернулся или не доехал что-то помешало ему он купил белую рубашку новую белую рубашку прошлая устарела морально и жёлтые подтяжки он заменил на другие — белые в синий и красный горох. Закатал рукава и принялся писать воззвания правой рукой, левой — считать потери в войне. Пусть сосчитает и мою потерю. У меня она личная и большая, и я про неё скажу.
        Он. Уже. Неселёдочный. Человек. Он. Уже. Другой.
        Забыть как забыть почему.
        


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service