Воздух, 2014, №4

Дышать
Стихи

Космоса больше нет

Владимир Богомяков

* * *

Пушкин сказал одной девочке в снегах:
Давайте выпьем водки морозной в жемчугах.
Западно-Сибирской равнины посередь
Как чудесно было бы к утру замёрзнуть и умереть.
Мы уснём, а в карманах ледяные перочинные ножи,
Смёрзшиеся восток и запад, нескончаемые кутежи.
Выпьем водки и закусим каменным яйцом.
А ворон куда-нибудь да принесёт руку белую с кольцом.


* * *

Помню, в поезде Хабаровск–Москва
Я купил у немых колоду карт.
На одной нарисовано, как на жопе Фома
Мчится по снегу без всяких нарт.

Ни волыны, ни денег и ни души.
Так намного легче, вы знаете?
Лишь снятся заледенелые малыши,
Что рукавичками машут в сторону Площади Памяти.


* * *

Ночью из фамилий космонавтов стали исчезать буквы.
А вместо букв появлялись могилки и грядки брюквы.
Я пришёл через день: в фамилиях усиливался непорядок.
Туманные вихорьки бродили меж могилок и грядок.
А ночью я наблюдал, как в орфоэпических просторах
Лишь какие-то псевдозвуковые формы висели на покосившихся заборах.
Утром я вспоминал былые парады планет,
Пил кофе да горевал, что космоса больше нет.


* * *

Хорошо бы, если б тихих алкоголиков забирали в рай.
Но их уводят за тёмный сарай.
И начинается нескончаемый бестелесный автостоп
К неподвижной звезде на северо-восток.
Почему их глаза на старых фото приобретают молочные оттенки?
Это удивительно для страны, где у всех рябиновые щёчки и розовые зенки.


* * *

Зажглись на чужом дворе два огня и жалобно запели.
Сидит умрун на старой ели, и морда словно у коня.
Небесный Алехин берёт его старческой рукой
И ставит его на d5 прямо за рекой.
Это значит, что дальше жить без бабочек.
И каждый день будет словно застывший сок маковых коробочек.


* * *

Котик сидел с бабушкой на одеяле.
Он улыбался, и глаза его сияли.
Ведь удалось ему скрыться от бесей
И закопать килограмм курительных смесей.
Ведь в древнем Китае любили очень отцы,
Когда он приятно пел им в жанре цы.
Ведь у него готов роман «Катала».
И есть пушистый хвост, и яйца из металла.


* * *

Из села Афонькино в Большую Ченчерь
Приехал старичок Селезнёв навестить свою дщерь.
Как, говорит, поживают в лесных массивах
Лощь, хуница, гоностай-девица,
Пысь, батсуг и бабан?
А дщерь загрохотала, как барабан.
Ты что, мол, папаша, не будь я тётя Глаша,
У нас тут остались только пёрш да кудак.
Прими во внимание, пожилой тудак-растудак.


* * *

Яблоня и Карагач
Изнемогают от своей древесной любви.
Даже Сталин под ними сидел.
И сидел под ними главврач.
И сидел однажды под ними пьяный шурави.
Деревья не берут меня назад.
Не берут в своё тёплое дупло.
А я остаюсь на земле, как ядохимикат.
Вокруг меня вновь образуется некое грязное село.


* * *

Я увидел это в фильме.
Как ветер играет занавеской на арфе.
И кровь по венам течёт спокойно, как ветер.
И книги сами заворачиваются в платки.
И листья сами прикрепляются к шапке ребёнка.
И у чиновника пятого ранга на халате проступает квадрат с медведем.
Избы сами врастают в землю и скрываются под землёй.
Так и святые один за одним заполняют каждую улицу.


* * *

Я сделал город
Из упавших яблок у реки.
Пришли туда жить озябшие червяки.
Я сделал им мост
Из обломка старой ложки.
Всю ночь ехали по нему маленькие неотложки.
А утром червяки провели парад
И друг другу беззвучно кричали на параде,
Что непременно включат их град
В славное Содомское Пятиградие.


* * *

и боевых сверчков Платона
фантомов маленьких Невтона
российская земля рожать
не успевает заряжать







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service