* * *слишком красиво звучат многие вещи. особенно те, на которые даже и смотреть незачем, или те, которых не избежать, например, такие, как секс или мать. я понимаю, что всё это — только утро, горячее, как молоко, обволакивает простуженное горло: бетонная пудра, дым и туман, и более — ничего. сбоку откуда-то улицу освещает солнце, розоватое от озона или ещё чего-то, мы стоим и глядим, глядят вороны — одна на заборе, под ним, конечно, — другая, первая — говорящая, вторая — немая. свет стекает с нас, как масло, пахнет, как сувенирная оружейная лавка, чем-то ненастоящим и всё-таки настоящим, солоновато и всё же сладко. и ты, завёрнута в провощённую бумагу воздуха, сломана, как навигатор, повторяешь каждое утро вслед одно и то же, одно и то же: будь осторожней, будь осторожней, будь осторожней. * * *
нет ничего внутри бессонницы, как в коро́бке (той самой, бабушкиной, стоящей на трюмо, в коридоре) деревянной, тяжёлой, шариковым стержнем исчёрканной изнутри: ни пуговки, ни булавки, катушки с белой ниткой и с чёрной, ну ни одной души, ни бессловесного облака, пересекающего хлебозавод, мёрзлый, как хлебная корка, город, как подпись, перечёркивающая письмо: навеки, мол, ваша, Клара не Цеткин, Лариса не Рейснер, Оля — мама в крепдешиновом платьице, помешивающая кашу, кашу — в кастрюльке с отбитым жёлтеньким уголком, синоним луны, как всегда, недопогашенной, как всегда, влезающей в любой разговор, в любую бессонную исповедь (а ведь хотела сказать — чащу же), в любую — пусть остаётся так — чащу ночной тоски, ужаса: непонимаючегомнетакнехватает? кусты под окном натирают одеколоном виски: погода под утро всегда меняется, возвращает- ся воспоминание, нежность, боль — кашель простудный, прислушивающееся дыхание старших женщин, кот с белым горлышком, лапой пробующий поскрипывающий коридор — то, что, пожалуй, единственно и является настоящей речью. * * *
крик застывает во рту воды. так наступает зима. и, потому что нежна, ты не права. что невозможно забыть — то невозможно взять, ты говоришь, что это не ты и не я. снова раскачивается, скрипя, лёгкий светильник луны, и на визжащих коньках сады кажутся со спины тобой сквозь шершавую тьму, графитной щекой прижимающуюся ко льду, вмерзающую волосами в лёд — так зеркало корни пускает в нас: всё отразится и пропадёт, как глубина.
|