Сантьяго Хамберстон

Я, Хамберстон¹,
сын скромного почтового клерка,
внук дирижёра волынщиков шотландской гвардии,
прибыл сюда
сотворить Америку.
Тёмный химик,
добела очищенный здешней солью,
я изобрёл небывалую вещь: пампино²,
помесь мечтательного голяка-самца с уроженками здешних мест.
Это я изобрёл будущее, футуризм, Маринетти,
и плевал я на Корбюзье,
Эйфелеву башню
и весь их манерный Париж.
Я научился шершавым словам:
каманчака, чарке, каличе
(это я-то, изящно игравший в теннис,
я, чья жизнь была ровной, как площадка для гольфа),
я перенял и внедрил технологию Шенкса
(о которой здесь не слыхали).
Я правил сильной рукой,
я правил рабочей силой
(бросовой).
Сначала я подчинил себе Священные Воды³,
а теперь распадаюсь, накрытый водами времени.
Я, приходивший в ужас,
когда индейцы между собой называли чушками
сверкающие стальные машины, наши дробилки,
напоминавшие им хрюканье свиней за едой.
Я утвердил Порядок,
внёс иерархию в Хаос:
по эту сторону — управляющие и англичане,
по другую — люди и звери.
Я, который принёс хоть какую-то утончённость,
кроху цивилизации в эту глушь,
миражным оазисам всяких Матильи и Пики⁴
противопоставив бассейн (оцинкованный),
создал площадь (общедоступную),
церковь,
электросеть,
орфеон, чтобы здешние троглодиты
слушали музыку —
оперу, а не тот же
нескончаемый, однозвучный шорох
песков.
Я счёл мир завершённым, сотворив половину мира:
«Селитра из Чили — лучшая на земле»,
нитрат натрия — самый результативный порох
для войн, что внешних, что внутренних.
Я был гражданином мира:
«Селитра из Чили завоевала Францию,
Швецию
и приблизилась к древней Элладе»
(пока немцы не заменили её синтезированной
на Второй мировой).
Я, превращённый в Сантьяго,
Сантьяго Хамберстона,
держал вот в этих руках золото мира,
белое золото
монопольных владений.
Состарившись, я был удостоен имени
Отца
селитры.
(Компания наградила меня медалью,
английский король пожаловал мне
Орден Британской Империи).
Я, Джеймс Томас,
чьё имя исчезло
под великой легендой и сараюхами для рабочих,
простёр мои корни на шестнадцать метров под землю
и не нашёл воды.
Пустыня и смерть поглотила мои владенья.

Калверт Кейси⁵

Увидев Гавану в Риме,
убогость Гаваны в Риме,
он больше не мог кормиться
грудью матери Рема.
Потом он узнал Рим в
Гаване эпохи нижнего палеолита.

Санкт-Петербург,
Париж,
Гавана,
Рим,
любое наважденье реально.

Он покончил с собой на ничейной земле.

С Пиной Бауш уходит целая эпоха

Женщина в чёрном,
с обыкновенным лицом,
в мужских башмаках,
сидит в последнем ряду театрального зала,
встаёт и кланяется с трудом,
как будто раздавленная величьем.
Последний край, куда дотянулось её сиянье.
Я едва-едва наклоняюсь к тебе,
чтобы шепнуть: всё великое исчезает.
(Твои губы,
как свежая ветка, ещё у меня на губах.)
Пока мы живые, никакие мы не богини:
вон, все суставы хрустят.
Рука,
написавшая строчку,
не разгромила армию, просто коснулась тебя.
Ничего театрального, ничего показного.
Когда всё великое исчезает,
когда смертный холод вгрызается мне в колени,
а рот забивает прахом,
я думаю о телах, танцевавших до изнеможенья.
Касаюсь дерева,
касаюсь пола,
думаю о тебе.

Прага

Бесполезно искать
Ursprachen⁶
(ни родины,
ни языка).
Бесплотная колоннада,
незыблемая, как бог.
Эти кости не говорят по-немецки.

¹ Джеймс Томас Хамберстон, в Латинской Америке — Сантьяго Хамберстон (1850–1939) — английский инженер-химик, усовершенствовавший промышленную разработку селитры на севере Чили; теперь эти места, где работ давно не ведётся, стали «городами-призраками» и посещаются только туристами.
² Прозвище здешних рабочих.
³ Агуа Санта — место и название одной из селитряных фабрик.
⁴ Матилья и Пика — старинные северочилийские посёлки.
⁵ Калверт Кейси (1924–1969) — кубинский писатель и журналист, по отцу американец. В 1966 г., с началом гонений на гомосексуальность, эмигрировал. Переезжал из страны в страну. Покончил с собой в Риме.
⁶ Ursprache (нем.) — праязык.