Учти, что ты, к сожалению, бессмертенСияньем тишины одеяны поля:
о, комариный Крым и Африки земля
и Рима серебро, и золото Китая
и всё, что пел Париж —
Орфею подражая!.. Овца хотела б быть звездой
(но не тогда, как в складках полуно́чи
блестят светила, как вторые очи
на тихо кареглазый сон земной —
а днём, когда, завешанные дымом
воскресных медленных свечей
они, как пастухи, глядят сильней
на пастбище: огромном
и незримом)
Где же наш новый Калигула?
Больной богини правая рука блеснёт
в волнах чуть ближе и левее, где крымский
и таврический закат не столько тлеет
сколько синевеет, где кесарь спит и видит
сон во сне — о Ленине, о звёздах, о Луне Луна отламывает кусочек бисквита и делает глоток
молока. Затем, как во сне, улыбается и хлопает меня
по руке. Это всё называется «Защита От Дурака» или
«Парусная Регата На Вечерней Реке» Это не называется, это не называется никак!
Хотя, конечно, можно придумать название — и назвать
но, если честно, так ли уж важно знать, к чему тут
«парусная регата» и при чём здесь «дурак»? Да ни при чём здесь они!.. Это я просто так
это я просто так сказал, чтобы, сказав, узнать
места, где Луна собирала крошки, говорила
«дурак», и паруса вечерели в воздухе, так сказать
Отрывок из поэмы «Весёлый Андрей», которая мне
приснилась
Над ярким холодом реки
блестят бутылкой мужики
жуки стрекоз в траве сверкают
и, раздувая пиджаки
по небу ангелы гуляют —
но что здесь будет моего?
а ничего, а ничего! Я не ищу радости, я ищу непечали...
* * *
Я не горю, я тлею, и мой мир —
не воронка от ядерного взрыва, а руины
причём порой (по-своему) весьма
весёленькие... Не весёлые, а именно — весёленькие, ага... Возможно
быстрый и окончательный вариант был бы предпочтительней для быласточек и
словоробьёв, но моя дорога всё скользит и скользит по краю ничейных сумерек...
Быласточки и словоробьи, конечно, устали от всех этих мерцаний. А я не устал?
Пусть летают свою смерть так, как считают нужным, и оставят мою
смерть в покое. И писать стихи, и жить, и ветшать надо со скоростью
крови. А моя течёт медленно. Её тление гораздо болезненнее, чем взрыв
И видеть родные руины тяжелее, чем марсианские склоны воронки. А если
ещё и косточки белеют в траве... И не поймёшь —
человеческие ли это останки
или слова
твоих стихов? Пусть останется стихотвореньем
сладковатая летняя лень
удаленьем, зияньем, вращеньем
заменившая прожитый день Слишком долго он тлел, догорая
со стишком догорая вдвоём
словно сердце моё, дорогая
словно тленное сердце моё Или — нет? Или мне показалось
когда вышел курить на балкон
что вечерняя ласточка мчалась
на какой-то НЕ ТОТ небосклон?
Завтрашняя элегия январского часа
...пять часов, а уже темно
хлипкий сеется-сеет снег
и пальто не берёт тепла
ни руки, ни соседской дочки... Как завернуть в слова
тыльные кисти, ру́ки
двор позади зимы
серых кустов объекты?
Якобы сбить с пальто
этот снежок бескровный
кто-то клюёт в висок —
холодно, сладко, сладко
Символист зимой 2007 года
Пуханов, ты был прав! Мы пьём твоё вино. Оно
светлей, чем нож. Темнее, чем окно. Оно горит
во рту. И холодит колени. И заменяет кровь
Елене и Елене. Но пиво здесь — моё!! Я сам его
варил. Когда на Рождество. О смерти. Говорил С девятиминутным перерывом
я открыл Блаватскую читать
Свистом, звоном, сигаретным дымом
притворялись ангелы над пивом
В желтоватом воздухе червивом
лампочка мертвела Ильича Как я оказался в этом месте
и зачем Блаватскую открыл
обращаясь к если бы невесте
в этом липком человечьем тесте
где о Боге не было известий
сорок лет и семь десятков крыл? А подруга, пьяная подруга
из земного злого вещества
тряпками спелёнутого туго
вопрошала: Рим или Калуга?
и ходила с дьяволом по кругу
не звезда, а скука Рождества
Говорит в голове русский Авель (в неповинной моей голове)
Оглянись, всё дряхлеет далёко
всё дряхлеет, как что-нибудь лес —
осень яблоки бьёт у порога
(осень с мёдом стоит, ради Бога)
вызывая к себе интерес
О, советская осень земная —
ты какая-то очень такая! В пионерский парк привели отряд —
там Воро́ны-врут и Стволы-скрипят и трубач трубит, и стукач стучит
всей божбой советских своих обид: — Научись, дитя, словарёк цедить
половинкой голоса шевелить золотым говном наиграться здесь
протереть кафтан, поубавить спесь! Но остёр курсив надутой губе
ничего не можно уже тебе: не стучит трубач, не трубит стукач
никакой набоков не ловит мяч Я не стану мрамором, ты — врачом
Немесида сгинет, дёрнув плечом нет — крылом, да так, что пойдут круги
на воде
по которой
слышны
шаги
На Утро Травы Невысокой (где зверь брат пробежал невесёлый)
I
«...Что тебе подарить, не пойму?
Пастушескую суму?
Ангелов золота, серебра? Девушку
из ребра?» — «Я не скажу, дыхание задержу
выпущу дым — и дым превратится в реку:
станет похожим на лезвие-по-ножу
станет похожим на тело-по-человеку...»
Есть ангел золота, серебра
есть ангел мусора, пыли... —
Что они тут делают до утра? — Хотят
чтобы их
любили! А вчера, 19 октября
сорока на хвосте перо принесла:
перо упало — пальцы поломало
нерадивому переписчику Тайны Музыки и Числа
II
...печальный узник осени печальной
с белеющей спиной горизонтальной
кто против шерсти гладит мураву
волшебным зеркальцем
обро́ненным
в траву Что-то жалко мне вас, вечерние травы
жаль
шевелителей осеннего ветра
жаль
обладателей трёх цветов:
зелёного, жёлтого, никакого
Не бывать вам серебряными, золотыми
не стать монетками дорогими
редкостью цепкого нумизмата
ценностью Греции, Византии
пылью мёртвых веков — вроде моих стихов...
III
...полынью полные, блестящие поля
в совместном сне попробуем понять Это кто там ещё
собирается
на траве? В час заката
на кровяной
траве? Что они
собираются? Чем они
занимаются? Почему отнюдь не приминают траву
шелестящую
наяву? Как это вообще так? Что ли символ какой-то?
Знак? Чьей там подруги узка и легка стопа? У кого никогда не болит голова? Кто там толпится?
— скорей ответь! —
толпится в полях пустых? А если не видишь —
пойдём смотреть пойдём — посмотрим
на них!
<Местоимение>
<Существительное> <прилагательное>
<существительное> <глагол>
<Существительное> <прилагательное>
<существительное> <глагол> Увидеть волн <причастие> ряды на всех
лучах <причастие> заката и промолчать:
«Мне ничего не надо, мои ладони радостно
пусты! О, римляне, светла моя рука
и голод мой — не голод Ганнибала
а если рыба к чаю надоела, то вот
<союз> закат, и облака
и 9 строк про то, что вдалеке
Италия <Италия> двоится
— вся лёгкая
как пальцы на руке
как бабочка
на майском сквозняке
как родинка
на горлышке
певицы...»
Летняя белизна пустырей —
от пыли свобода ли в пустоту — от школы её уроков упражнений смешных на по двойкам скользящий взгляд четверть-ящерицы, полу-пчелы
не помню, нарисованной кем? в дневнике за какой-то класс? —
где этот мир, затерянный мной, которым? —
я хочу спросить
у тебя сейчас я хочу узнать за этим за
разговором!
|
