* * *
бедненькое дитя
ветер забыл тебя
с тех пор ты здесь бедя
(сея беду) сведя
все прорехи и пустые ответы в одно
как выглядит ребёнок ветра
оставленный у остановки
прозрачны глаза, никакого цвета
ветхонькие обновки
кто сведает его ветхие лета
когда все лёгкие лета
облетают (не все облетели)
пока выцветают циновки
повешенные на небо вдали
можно угадать его у земли
* * *
В пластиковой Таре не оживает
дух музыки живой, и в бумажной тоже.
Скажет арфа: когда жила я,
я была, как ты, живая,
Может, даже тебя моложе.
Арка выпустит на свободу:
вот-де улица дождевая —
трубам петь в такую погоду.
Не походная, вождевая
музыка проводит меня сквозь воду.
Вот раковина сторожевая:
стой, стой, спи, спой,
а не спишь, так гласи со мной, —
доносится из другого города,
от другого поводыря, без провода,
к нам здесь не относится, вмуровано
в землю по другому поводу.
А то будто бы можно обрести жёлоб
водосточный, шумящий — нестыдных жалоб,
возле б дождь, веселяся, шёл, об
вещи плеща и сыпясь, шалый,
и к тому ж в подарок бесшовно —
ну, прекрасную жабу.
Это было бы очень просто,
ну, а так-то — куда угодно —
мостовой или сводом моста —
свободна.
* * *
И легкострастные тела
воздушных шариков растут
на нитях дождь из-за угла
а дождь слегка на стёкла сдут
легонько чёлкою со лба
а нить его была толпа
дождинок слабые они
когда-нить сохнут и в тени
но нет здесь слов «дождись», «дожни»
а стёкла настигает дрожь
та что горячие тела
с себя с секунду отрясла
тому назад — что не они
и ветреная спеет рожь
а шелест слышится испла-
менённых только что письмён
что чёл огонь — и до угла
но верезг здешнего стекла —
не вереск что из-под знамён
взошёл на поле боевом
ещё лежавшем наяву.