Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2011, №1 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Статьи
Καὶ σήμερον δὲ σάββατον μέλπω μέγα1
Об одном стихотворении Марии Степановой

Алексей Скоробогатов
АВТОБУСНАЯ ОСТАНОВКА ISRAELITISCHER FRIEDHOF

                                По ходу автобуса, справа и впереди,
                                На фасаде побуквенно
G.O.D.,
                                И у рта, как баббл, с небывалой силой
                                Проявляется "Господи помилуй",
                                И такое ж ещё версту
                                Остаётся во рту.

                                А как шиповник, страсти виновник,
                                На остановке без расстановки
                                Бежит к тебе прямиком
                                Сплошным носовым платком —
                                Целый город включает подсветку,
                                Залезает на верхнюю ветку,
                                Замирает у края перил,
                                Сосвидетельствует, как соседка,

                                Что мёртвые встанут из могил.

        Нету места живого на мёртвой земле.
        Даже там, где идёт земляными ногами
        Кукуруза, царица полей,
        Панибратствующая с богами,

        Молодая хозяйка, пчелиная мать,
        Как детей, научившаяся обнимать
        Урожаи, лужаи, посевы.
        Через трубки сосущая сок овощной,
        Кислородный коктейль, зелено́й-перегной,
        Кровь и воду, истёкшие слева.

        Даже тут, где она пролистала поля,
        Говоря голосами сезонов,
        Где движение дышит, усы шевеля,
        Раздвигая умы, не готовые для,
        Обещанием ясных резонов,

        Где летают напёрстками с места на мест
        Воробьи, как лисицы, мохнаты.
        Где любая фигура становится крест
        И торопится в небо, как в мае на шест.

        А летит — как боксёр на канаты.

        Так любой и любая лежит на заре:
        Как ребёнок в коляске, как лёд в пузыре,
        Как младенец в бульоне передродовом —
        Подставляя теченью подшёрсток.
        Как в детдоме, сосчитаны по головам.
        Как мизинец в нетесный напёрсток.

        Хорошо ли кому? Хорошо ли тому-с,
        Кто сегодня проснётся в обнимке —
        Моисеем в корзинке, детёнышем муз,
        Новобрачным в раскрашенной дымке?
        По земле детородной ступая двумя,
        Подражая весне, шелестя и шумя,
        Отчеканит ли он благодарность
        За едва обретённую парность?

        Хорошо ли тому, кто на свет извлечён
        И открылся для первого крика
        Между белым и красным, плечом и врачом?
        Возмутительный воздух в груди калачом:
        Говори-ка!

        Нету места живого, и в тёплой волне
        Хорошо ли кому? Хорошо ли вполне?

        Но вцепясь из последних в последнюю из
        Достоверную руку, гляжу за карниз:

        Между нежить и выжить, между жить и не жить
        Есть секретное место, какое
        Не умею украсть, не могу заслужить,
        Не желаю оставить в покое.

        В самой мёртвой из точек у сердца земли,
        Во пустом рукаве, в непроглядной пыли
        Бесконечных нетопленых горниц,
        Оживляемых голосом горлиц,

        На пути у автобусов, едущих до,
        В потемневших кустах, в нерабочих местах,
        В освещаемых залах учась тхэквондо,
        На сиротских балконах — уста на устах.

        Покупая сегодняшние кренделя.
        Велогонные пересекая поля,
        Каждый грузчик, любая невеста —
        В сфере действия этого места.

        Я стою у него часовым на часах.
        На незримых руках, на земных небесах,
        На кладби́ще, где вечные роды:
        Встречи-проводы новой природы.

        
        Рождение и смерть неизбежно оглядываются друг на друга. От мыслимого эволюционно инстинкта смерти, будто бы вынуждающего произведшую потомство особь очистить место следующим за ней, и до эгоцентрического девиза Марии Стюарт «в моём конце моё начало». Начало и конец пути, «the agony of death and birth»2 переливаются и переплавляются друг в друга, меняются местами: «Leben ist Tod, und Tod ist auch ein Leben»3. Гностически окрашенное мировоззрение видит в оставлении плоти второе рождение: «Твоя смерть — это ангела светлого роды»4. Именно роды — скорее, чем рождение, — одна из главных тем этого удивительного стихотворения Марии Степановой, написанного как бы вопреки знаменитому эллиотовскому «Birth, copulation, and death. I've been born, and once is enough»5.
        Название стихотворения — переданное языком оригинала название автобусной остановки «Еврейское кладбище». Авторское примечание «26-й маршрут, конечная остановка — Вюрцбургский вокзал» точно объясняет, где это и как туда доехать. Как и в почти одноимённом стихотворении Бродского, речь идёт о вполне определённом месте в пространстве (ср. «в четырёх километрах от кольца трамвая»). Немецкое название остановки помещает нас в силовое поле Катастрофы европейского еврейства, между двух его полюсов: умерших евреев и цветущей Германии. Слова «место» и «между» — ключевые в стихотворении, на них падает его смысловая нагрузка, как это мы не раз увидим в дальнейшем.
        Автоэпиграф к стихотворению начинается в том же стиле путеводителя: По ходу автобуса, справа и впереди, но уже в следующей строке появляется надпись G.O.D., по всей видимости рекламный плакат. Однако, помещённый рядом с кладбищем, он прочитывается иначе, чем предполагали его создатели. Вполне в духе иудейской традиции он видится как начертание имени Бога, как текстуальная икона. Ответом на это вторжение Божества в обыденность звучит прямая авторская речь: «Господи помилуй». Взрыв эпифании преображает повествовательный строй в нагромождение метафор; замерший город Сосвидетельствует, ... Что мёртвые встанут из могил. Мы внутри пророчества Иезекииля (знаменитое «пророчество о костях», 37:1-14), в его специфически еврейском контексте: «кости сии — весь дом Израилев», «вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших». Время действия можно было бы определить как «вечер пятницы, утро субботы» — утреня Великой (Страстной) Субботы, когда это пророчество читается за церковной службой вечером Великой Пятницы. Это можно было бы назвать основной темой. Во второй строфе автоэпиграфа заявляется и «побочная» тема: любовь в её детородно-сексуальном плане; её безличная природность (любой, любая, как будет сказано дальше) вводится цитатой из советской поп-культуры (шиповник, страсти виновник6).
        Первая строка собственно стихотворения резюмирует панораму, открывшуюся Иезекиилю: Нету места живого на мёртвой земле (здесь и далее выделено мной — А. С.). По видимости прямо противореча этой констатации, несколько следующих строф заполнены описанием зеленеющих кукурузных полей, в неизменно удающемся автору невозможном синтезе, в данном случае, условно говоря, Хрущёва и Гёльдерлина: царица полей, панибратствующая с богами. Однако «живого места» нет даже там, потому что помимо буйных соков земли растения всасывают кровь и воду, истёкшие слева (Иоанн 19:34). Непостижимым образом, раздвигая наши умы, не готовые для, возникает движение вверх: Где любая фигура становится крест / И торопится в небо, как в мае на шест. Майские шесты, часто встречаемые в немецких городках, связаны с очевидной языческой символикой плодородия и весеннего возрождения природы, но фигура на шесте уж слишком похожа на человеческую фигуру, распятую на кресте. Речь идёт о смерти, о смерти Бога, но именно вследствие этого и о жизни, о нашей жизни, где есть и воскресение, но и продолжение рода. Человек срывается с шеста и летит — как боксёр на канаты.
        Следующие четыре строфы можно условно назвать второй частью стихотворения. Снятием с креста вводится мотив лежащего тела, двух тел: Так любой и любая лежит на заре. Образы неподвижности, «лежания в» (в обнимке, т.е. в объятиях) нанизаны друг на друга: ребёнок в коляске, младенец в материнском чреве, мизинец в напёрстке, но чувствуется, что где-то глубже этого подражания весне — неназываемый здесь прототип этой серии образов — лежание во гробе (мы на кладбище!). Пробуждение (кто сегодня проснётся) и затем шествование (по земле детородной ступая двумя) здесь, во второй части, где речь идёт о воспроизведении человеческого рода, — те же, что и в первой, посвящённой преимущественно растительному миру (идёт земляными ногами). Перед нами гигантское шествие весенней природы.
        Этот горизонтальный ряд образов деторождения и обновления природы снова сменяется вертикалью: Отчеканит ли он благодарность / За едва обретённую парность? Благодарность связывает наше повседневное существование со смертью Бога (уже мы читали выше о том, что своим оживлением земля обязана крови и воде). Многократно звучащий в этой части стихотворения тревожный вопрос Хорошо ли кому? Хорошо ли вполне? заставляет почувствовать неполноту жизни, представленной только лишь своей весенней, цветущей стороной. Новорождённый в строфе с описанием родов находится между телом матери и врачом; это — место первого крика,  зова и речи (Говори-ка!). И здесь резким контрастом возникает рефрен первой строки Нету места живого. Вторая часть завершается повторением того же тревожного вопроса.
        Третья часть обрамлена (в первой и последней строфе) образами надёжных, достоверных рук кого-то, остающегося неназванным. Вначале лирический герой держится за эти руки (вцепясь из последних в последнюю из), как человек свешивающийся с карниза или с обрыва. Эти образы появляются ещё в автоэпиграфе, где Целый город включает подсветку, / Залезает на верхнюю ветку, / Замирает у края перил. Весь город (и автор вместе со всеми) подходит к перилам и даже залезает на дерево, чтобы занять точку обозрения, откуда виден мир7. Мир видим, поэтому в третьей части вопросы сменяются утверждениями, правильнее было бы сказать — символом веры.
        Напряжение силового поля стихотворения достигает максимума: Между нежить и выжить, между жить и не жить / есть секретное место. «Жить» — это Германия в языческом весеннем буйстве, «не жить» — еврейское кладбище, и место поэта — между тем и этим8. В сфере действия этого места, лежащего вне разделения на жизнь и смерть, находится всё человечество. Тема «секретного места», находящегося, возможно, в самой мёртвой из точек у сердца земли, — это тема Сошествия во ад, тема Великой Субботы. Это место взывает к авторскому Я: Я стою у него часовым на часах.
        Последняя строфа, как в финале симфонии, собирает и налагает друг на друга все звучавшие ранее темы. Примечательно, что авторское Я появляется во весь рост только здесь, в самом конце стихотворения, когда тема кладбища (слово, которое тоже произносится впервые) в первый раз звучит параллельно и без противопоставления с темой родов; именно тогда, когда в виду открывшейся панорамы живых и мёртвых, рождений и смертей лирический герой стихотворения принимает на себя ответственность (Я стою ... часовым на часах) перед всеми, в виду всего мира (уста на устах), и только вместе с этим и благодаря этому появляется тема Церкви как неба на земле (На незримых руках, на земных небесах). Последняя строка, к которой подводит стихотворение и которая осмысляет всё предшествующее, Встречи-проводы новой природы9, находится на границе доступного нам опыта смерти и родов, здесь отождествляемых, и не случайно стихотворение заканчивается тут. Смерть разрешается вечными родами, рождением в вечную жизнь. Проводы, которые вместе с тем и встречи, — для тех, кто по ту сторону смерти, — в область уже осуществившегося Воскресения мёртвых и нового творения.

        
        1  Καὶ σήμερον δὲ σάββατον μέλπω μέγα — «И днесь же Субботу пою Великую» — начальные буквы ирмосов канона Великой Субботы, представляющего собой акростих (см. Постную Триодь).
        Автор благодарен Анне Ямпольской за комментарии к первому варианту этой заметки.

        2  «Шепчи о бегущих потоках и зимних грозах. / Невидимый дикий тмин, и дикая земляника, / И смех в саду были иносказаньем восторга, / Который поныне жив и всегда указует / На муки рожденья и смерти» (Т.С. Элиот. Четыре квартета. Ист коукер, III. Перевод А. Сергеева).

        3  «Жизнь это смерть, и смерть тоже есть жизнь» — заключительная строка стихотворения Гёльдерлина «В прелестной лазури» (In lieblicher Bläue).

        4  Е. Шварц. Элегии на стороны света.

        5  «Рожденье, и совокупленье, и смерть. Я уже родился, и раза достаточно» (Т.С. Элиот. «Суини-агонист». Перевод А. Сергеева).

        6  «Белый шиповник, страсти виновник», строка песни на слова А. Вознесенского из спектакля «Юнона и Авось» и одноимённого кинофильма.

        7  Город залезает на верхнюю ветку — чтобы увидеть нечто необыкновенное, ср. евангельскую историю мытаря Закхея (Лк. 19:4); включает подсветку — чтобы лучше видеть и ничего не упустить.

        8  Упоминание «места» заставляет вспомнить хрестоматийное «Жизнь — это место, где жить нельзя: / Еврейский квартал...», где выжившие приравниваются к выкрестам (М. Цветаева. Поэма конца, 12).

        9  Очень важное для автора слово «новой» выделено в оригинале.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Герои публикации:

Персоналии:

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service