Дмитрий Авалиани. Дивносинее сновидение / Сост., справочн. тексты С.Федина, И. Бернштейна. — М.: Самокат, 2011. — 96 с. — (Vers libre / Свободный стих №1). Маленькая книжка, подготовленная Сергеем Фединым и Ильёй Бернштейном, задумана как своего рода бедекер по джунглям поэзии Дмитрия Авалиани и учитывает существование такого читателя, который впервые наблюдает игры комбинаторной поэзии, поэтому снабжена краткими пояснениями сути и истории диковинных жанров. По воле составителей книга имеет трёхчастную композицию. В разделе ЛИНИИ представлены листовертни, жанр, в котором Авалиани не было равных. Раздел БУКВЫ посвящён анаграммам, равнобуквицам, палиндромам и другим видам комбинаторной поэзии. В разделе же РИФМЫ читатель не без удивления увидит соседство традиционных стихотворений и так называемых «историфм», иначе говоря, рифм истории, симметрию которых Авалиани искал вслед за Хлебниковым. Концентрированное сочетание внутренней иронии и лиризма даже в таком «головном» занятии, как разного рода комбинаторика, — суть неповторимого дара Авалиани. Однако и тексты (или сам язык?), кажется, иногда «отвечают» автору, иронизируя над его упражнениями. С одной стороны — историфмы (поиск симметрии в исторической череде событий), с другой — освещающая странным светом это занятие анаграмма, которую, мог бы, казалось, сочинить автор «Снежной королевы»: Симметрия — имя смерти. И тогда уже совершенно с особым смыслом читается равнобуквица: Я или суетен, или не те усилия? На мой вкус, абсолют — всё-таки в «обычных» стихах Авалиани: В траве на дне травы / на самом дне травы я спал, отдавшись лону, / когда подобно башенному звону / по скорлупе огромной головы / ударил дождь и в бок меня, и в спину, / и понял я, какой я страшно длинный, / на мне зрачки, как бабочки, открылись, / и удивились — о, как удивились. Татьяна Нешумова Свою новую серию издательство «Самокат» открыло собранием текстов и визуальной поэзии Дмитрия Авалиани (1938-2003), одного из виртуознейших мастеров русской комбинаторики. Книга разделена на три части: «Линии», «Буквы» и «Рифмы», и в каждую из них вошли избранные опыты Авалиани — лишь небольшая доля его наследия. Составители поставили перед собой задачу создать антологию жанров комбинаторной поэзии из произведений только одного автора — и преуспели в этом, благо почти во всех этих жанрах Авалиани что-то оставил; большинство его текстов отмечено не просто поразительной техничностью, но и глубокой работой со смыслом, вырывающимся из слов при перестроении, переворачивании, перетряхивании. С. Федин и И. Бернштейн называют книгу «малой энциклопедией», поскольку тексты снабжены комментариями, раскрывающими историю жанров и технику приёмов — как широко известных, так и изобретённых самим Авалиани: это листовертни, ортогоналы, двоевзоры, зазеркалы; анаграммы, равнобуквицы, палиндромы, миниграммы, логогрифы, волноходы, разносмыслы, абецедарии, разнобуквицы, тавтограммы, метаграммы. В последний раздел входят «обыкновенные» стихи Авалиани и «историфмы», основанные на листовертнях и нумерологии, которая отсылает к работам Хлебникова. ...В начале декабря я купил эту книгу на «Нон-фикшне», а после этого заехал по делам в один дом возле станции метро «Аэропорт». Хозяйка заинтересовалась моими покупками и, когда я стал показывать ей книги, удивлённо воскликнула: «О! Митя Авалиани? Я знаю его! Он работал в этом самом доме лифтёром. Как хорошо, что у него вышла книга. Что он сейчас делает — пишет?» Была бы подлиннее жизнь — / была бы подлиннее жизнь. Икару дети верили... Ревите, дураки! Радость — содрать / у Зевса завесу! Но не хочу быть мухой / в будущем янтаре. / Лучше быть дятлом, глухо / тукающим по коре. // Мощи в ларце целуя, / шёпота не слыхать. / Лучше к лицу прижму я / шаткую губ печать. // Бьющийся из ущелья, / вот он источник мой, / быстрый набросков пчельник, / пока ещё черновой. Лев Оборин Алексей Алёхин. Голыми глазами: Не только проза М.: АСТ; Астрель, 2010. — 399 с. Алексей Алёхин известен как поэт, главный редактор журнала поэзии «Арион». В настоящем томе, однако, — преимущественно прозаические тексты, дополненные, впрочем, стихами — отсюда подзаголовок. Философические верлибры соединены в этом томе с миниатюрами, новеллами и путевыми записями, написанными дроблёной, афористической прозой, точнее — версэ, близкими скорее не Уитмену, но «Зверинцу» Хлебникова. а вот и мы с тобой / залипшие в тягучем послеполуденном море / как мошки в меду Д.Д. Антология одного стихотворения. — Кн. 1: Перекрёстное опыление / Сост. В.Мишин — СПб.: ВВМ, 2011. — 256 с. Первая книга из серии, задуманной Тамарой Буковской и Валерием Мишиным, представляет поэтов не только как авторов стихотворений, но и как эссеистов, пишущих небольшие отзывы на стихи друг друга. По жанру эти отзывы оказались самыми разнообразными. Здесь можно встретить и комментарий, и реплику к стихотворению, и мемуарные заметки об авторе, и критический разбор, и своеобразный «перевод» стихотворения на язык прозы, и написанные в отклик стихи, и даже фрагмент из записи живого журнала, но и, конечно, собственно эссе, то есть опыт непосредственного проживания стихотворения. Таким классическим эссе является, на мой взгляд, отклик Валерия Мишина на стихотворение Дмитрия Кузьмина. В этом отклике есть и общие рассуждения о верлибре и о перспективах развития русского стиха, и частный опыт восприятия данного конкретного стихотворения, на мгновение вернувшего автору его собственные семнадцать лет. С точки зрения столкновения почти противоположного эмоционального наполнения интересны отклики на стихотворение Данилы Давыдова Юрия Орлицкого и Татьяны Данильянц. Если Орлицкий как бы проникается мрачным тоном стиха и доводит до предела его пессимистическую составляющую, то Татьяна Данильянц, наоборот, выбирает в нём всё светлое и оптимистическое. Совсем по-другому, понимая друг друга чуть ли не с полуслова, обмениваются репликами Наталия Азарова и Татьяна Грауз, чьи стихи выдают поразительную близость восприятия и тонкость мышления, что затем вполне подтверждается и взаимным прозаическим комментарием. Антология разделена на две части «today» и «yesterday». И это, по-моему, очень правильно — ведь диалог с уже ушедшими поэтами оказывается порой намного более важным, чем диалог с современниками. Лесопилка в лопухах, тёса серый штабель. / Чья-то банька заросла выше двери в сныть. / Удит рыбу на мостках житель-нестяжатель. / Ковжа, Колонга, Кулай, Шола, Юза, Сить. (Николай Байтов) Однако солнце слабело и его умаление / раздвигало пределы прорех. / Жёлтые лампы тлели навылет, и птицы с улыбками / падали в стёкла. Но звук отставал, / а потом его было не слышно. Хлопок. (Аркадий Драгомощенко) Анна Голубкова Первый опыт антологии одного стихотворения с неавторскими комментариями — к тексту, к поэтическому методу, к личности поэта в целом... Чтение, полезное своей разноголосицей: в книге представлено как обилие возможностей поэтического высказывания (линейного, визуальной поэзии практически нет), так и обилие возможных точек зрения на поэтическое высказывание как таковое, на современную поэзию вообще. Составитель Валерий Мишин и автор идеи Тамара Буковская выбрали по стихотворению у ста? (ну, допустим, на подготовительном этапе и ста, а в книгу вошло 87) поэтов, озадачили этих поэтов написать что-то про стихи других поэтов и свели это в единое целое, интересное именно как зафиксированный в точке лета-2010 процесс взаимо- и само-познания. Основная часть книги — блок «TODAY» — это когда два автора взаимно говорят друг о друге. Причём это не обязательно друзья или хотя бы авторы, близкие меж собой по методам: наиболее яркий пример дистантного в эстетическом смысле диалога — Николай Голь и Рита Бальмина. Но более распространены усложнённые схемы, когда поэты вступают в полилогическое переплетение по поводу одного и того же текста, иногда дополняя одно «критическое» высказывание другим (несколько высказываний об одном стихотворении — не запрещено правилами). Отдельным блоком «YESTERDAY» представлены стихи ушедших поэтов с комментариями ныне живущих. Если бы это просто была антология одного стихотворения, то книга гляделась бы существенно менее информативной. А вот от перечислений и цитат хочется воздержаться, ввиду того, что нету самой важной ниточки в этой ткани, структура получилась принципиально неиерархическая. Вместо того — пожелаю составителям продолжать в том же духе свободы, познания и свободы познания, т.к. издание заявлено быть периодическим, по крайней мере, двухтомным — и во втором томе нас ждёт феномен автокомментария. Дарья Суховей Антология «Перекрёстное опыление» — новый проект петербургских поэтов Валерия Мишина и Тамары Буковской. Это один из тех случаев, когда сборник произведений разных авторов представляет собой не просто группу текстов, собранных под одной обложкой, а целостное произведение искусства. Каждый автор оказывается представлен в антологии двумя текстами — стихотворением и комментарием к тексту другого автора. И даже то, что этот принцип далеко не всегда соблюдается (некоторые поэты объединились в «тройки» — например, Данила Давыдов, Юрий Орлицкий и Татьяна Данильянц, другие же — например, Слава Лён — не ограничились откликом на одного автора), только подчёркивает живой, динамичный характер антологии. Отклики, представленные в книге, (как, впрочем, и стихи) очень разные — от строгой рецензии до неформального комментария с отсылками к общим воспоминаниям авторов, от философского размышления до ответного стихотворения. Несомненно, эта книга станет своего рода документом текущей литературной эпохи, поскольку фиксирует не только тексты, но и отношения авторов между собой. хочу быть проще / прошу / — дай руку // ты протягиваешь / тонкие длинные пальцы / с острыми заточенными ногтями (В. Мишин) и эти голуби которые / ходят вокруг / такие странные / напоминают мне / что они могут наполнить собой / весь мир / рим париж палермо / так много воздуха и света... / Спасибо (Т. Данильянц) продаётся рояль / Почти новый / Дека треснута / Клавиши жёлтые / Педаль сломана / Струны лопнули / Ножки выскакивают / Краска облупилась / Пюпитра для нот нет (И. Холин) Анна Орлицкая Николай Байтов. 282 осы: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Новый сборник стихов известного московского поэта, прозаика, акциониста. Поэзия Байтова построена на неуловимом (которое может быть описано байтовским же терминов «эстетика не—Х», от которой поэт впоследствии, впрочем, сам и отказался) отталкивании как от традиционного лирического говорения, так и от тотальной метаязыковой рефлексии концептуализма. Глубинная работа с фоникой и, в то же время, с сериями, рядами, непредсказуемо организованными композиционными решениями, столкновение бытового, научного, религиозного, высокопоэтического, иронического и т.д. дискурсов делают поэзию Байтова уникальной. Над тамбуром горит / холодная звезда. / А в тамбуре дрожит / Влюблённый Деррида. / Алхимик-виртуоз, / беспечный шарлатан, / задирист и курнос, / он сроду не рыдал. — / И вдруг бессильным лбом / он стукнул о стекло. / Качается вагон. / В степи кругом темно <...> Дмитрий Бак. Улики / Предисл. Д.Быкова — М.: Время, 2010. — 192 с. — (Поэтическая библиотека). Сборник московского филолога, поэта и критика. Густое, местами напоминающее «южнорусскую школу» (которая интересна Баку научно и биографически) письмо не приобретает здесь, однако, самоценности: место языкового гула как субъекта говорения занимает постромантическое лирическое «я». Вероятностный признак отсутствие страха, / когда воздух густой холодеет в горсти; / искажённой усмешки рискованный запах: / боль до боли, прощай накануне прости <...> Д.Д. Полина Барскова. Сообщение Ариэля М.: Новое литературное обозрение, 2011. — 88 с. — (Серия «Новая поэзия»). Надо думать, что во многом эта книга выросла из архивных занятий Барсковой: именно оттуда появилась блокадная тема, раскрытая в «Справочнике ленинградских писателей-фронтовиков» и «Похождениях Зинаиды Ц.» — в этих и других циклах поэт присваивает опыт людей прошлого, говорит от их лица, что порождает странный эффект раздвоения — с одной стороны, лирический субъект совпадает с Барсковой, а с другой — живёт как бы вне времени и вбирает в себя чужие голоса, подчиняя их общей логике поэтического повествования. В соприкосновение с текстами подобного рода входит и очередная порция «стихов о русской поэзии», где Барскова выступает в привычном амплуа бескомпромиссного резонёра, обнажающего этические конфликты в биографии своего героя и практически готового произнести обвинительный приговор. Чтоб не забывали: в чёрном, в чёрном / Можно быть и точным, и проворным, / Притворятся точкой и тире, / Но вполне остаться непокорным / Великанам в дикой их игре / Невозможно. Александр Беляков. Углекислые сны М.: Новое издательство, 2010. — (Новая серия). Книга включает стихи последних четырёх лет, свидетельствующие о редкой приверженности избранным в своё время принципам — здесь выбранная манера предстаёт в ещё более отточенном виде: тексты, которые редко длиннее восьми строк, беспощадно играют на ожиданиях читателя, привлечённого ореолом знакомого размера, по умолчанию ассоциирующегося с тем или иным классическим текстом русской поэзии. Конечно, такое письмо во многом принадлежит эпохе девяностых (Сухотин времён «Великанов», ранний Кибиров), но пример Белякова показывает, как можно остаться верным себе, невзирая на колебания поэтической моды. Говори да проговаривайся / Изнутри не затоваривайся / Сам себя опустошай // Знает человек рассеянный — / Только по ветру развеянный / Не ржавеет урожай Кирилл Корчагин Новая книга стихов выдающегося ярославского поэта включает тексты за последние три года: в них продолжено начатое в прошлых книгах описание «негативной идентичности», на равных условиях включающей социальный, метафизический и физиологический компоненты. Прирождённый автор-мономан, в своих новых текстах Беляков продолжает упрощать строй стиха (вплоть до частушки), выставляя на первое место апофатическую агиографию субъекта, чья позитивная программа строится на бесконечном отказе: не в пользу Другого, но в бездну Ничто. Среди близких Белякову авторов (очевидным образом вспоминается не постакмеистический круг, но, например, Андрей Санников) его выделяет отсутствие интеллектуализации и нарочитости. Мурашки встают на цыпочки / Теряя тихие тапочки — / Что светит нашему папочке? // Сюжет для военной хроники / На плечи взошли без паники / Живущие на титанике // Ни блажи от них ни жалобы / А злость заливает палубы / Прихлопнуть их не мешало бы // Но как без немых товарищей / Почувствует выступающий / Что он уже утопающий Денис Ларионов Игорь Божко. Год воробья: Стихи Одесса: Друк, 2010. — 136 с. Игорь Божко — известный одесский художник, пишущий в то же время и стихи, и прозу. В стихах Божко удивительным образом сталкиваются и примитивизм, и иронизм, и чистое лирическое высказывание, и даже своего рода концептуальные опыты («Поэма наваждений» напоминает мантры-серии Андрея Монастырского), и своего рода ёрнический суггестивный поток сознания (в «сомнительной поэме» «Мы»), и лингвопластические или полистилистические опыты, напоминающие отдалённо поэзию Нины Искренко, Владимира Строчкова или Александра Левина (характерный здесь пример — удивительный текст «Колыбельная»), и соцарт. Удивление, однако, уменьшается, когда мы вспоминаем, что Божко — художник. Авторы, работающие одновременно в актуальном арт-пространстве и словесности, вообще обыкновенно более чутки к различным извивам посттрадиции, в гораздо большей степени, нежели «чистые» литераторы, способны и склонны к эксперименту. Для Божко слово предстаёт фактурой, которая требует преобразования, трансформации, и это снимает многие барьеры. Стихи Божко легко представить в контексте легендарной московской группы «Поэзия», среди упомянутых Искренко и Строчкова, Владимира Друка и Игоря Иртеньева, Александра Ерёменко и Дмитрия А. Пригова. молодой сантехник сидит в подвале / на сале жарится цапля / тут же хранятся разные сантехнические / трубы и сальники / умывальники заглушки краны и пакля // сантехник сидит за столом / и сам с собою играет в кости / гвозди торчат из стен / у сантехника перевязанная рука / сантехническая зима находится за низким окном / говном тянет от центрального стояка <...> Бонифаций и Герман Лукомников. При виде лис во мраке М.: Самокат, 2011. — 96 с. — (Vers libre / Свободный стих №2). В книге известного московского поэта-минималиста, палиндромиста и мастера иных сверхтвёрдых форм, перформера Германа Лукомникова собраны избранные стихи, написанные в разных жанрах. Двойная подпись на книге указывает на присутствие здесь и ранних текстов, публиковавшихся (до 8 января 1994 г.) под маской-псевдонимом Бонифаций. Лукомникову-Бонифацию присуще игровое (недаром он и детский поэт), нарочито-инфантильное видение мира при одновременной филигранной работе со словесными созвучиями. Летняя поляна / на полотне наляпана. Д.Д. Борис Ванталов. Слова и рисунки К.: Птах, 2010. Вторая толстая и солидная книга произведений — стихов и прозы, как абсурдистской, так и автобиографической — одного из столпов ленинградско-петербургского неоавангарда. На обложке стоят два имени — это псевдоним прозаика Борис Ванталов и псевдоним поэта и художника Б.Констриктор. Поэтика стихов Констриктора зиждется на мировоззрении китайского поэта и философа и стилистическом опыте второго (полуторного?) авангарда (обэриу, театр абсурда). В книгу вошли стихи — от самых ранних, середины 1970-х годов до новейших, написанных в 2010-м, например, памяти Елены Шварц, с которой Констриктор общался последние годы, дни и часы её жизни. В отличие от «Записок неохотника», проза в этой книге глядится прозрачнее и проясняет некоторые мотивы, высказанные в стихах по касательной. Как будто летучие мыши, / Сосульки висят вниз башкой, / Совсем оплешивели крыши, — / Зима собралась на покой. // Туманная оттепель. Сыро. / Вино вздорожало — каюк! / О будущем чая и сыра / Скорбит петербургский бирюк. (1978) Дарья Суховей При всей солидности своего облика, эта книга получилась не совсем обычной, а в чём-то даже и провокативной. Во-первых, у неё два автора — Борис Ванталов и Б. Констриктор (при неявно существующем третьем — Б. М. Аксельроде, чьи биографические обстоятельства время от времени проявляются в тексте). Во-вторых, в ней на равных существуют стихи (причём и традиционные, и авангардные), проза (опять-таки самая разнообразная — от художественной до мемуарной) и графические рисунки. В-третьих, это не просто книга, а целый второй том «неполного собрания текстов» Бориса Ванталова, по своему оформлению, впрочем, ничуть не напоминающий первый. Более того, по признанию самого автора (авторов), стихи, проза и графика расположены в книге не хронологически, а «как Бог на душу положит». Всё это порождает у читателя впечатление какой-то необыкновенной свободы и иногда, пожалуй, даже своего рода безответственности. И это впечатление как-то совсем не соотносится с бытующими в настоящий момент представлениями о советской эпохе... Любите мыльных пузырей / свободные паренья, / игру зверей, / стихотворенья, / шум набегающей волны, / зелёные листочки... / Вы всё-всё-всё / любить должны / от соловья / до сингулярной / точки. Анна Голубкова Мария Вирхов. Никомея М.: Автохтон, 2010. — 56 с. Первая книга болгарского поэта на русском языке. Стихотворения выглядят экспериментальными, но экспериментатор здесь — не автор; автор честно, с очень мужественной неловкостью фиксирует приходящие отовсюду «данные» — всегда неслучайные, связанные с переменами: «почва и судьба» дышат в этих стихах (часто — грозно и громко). Бесконечные пространства, сильные стихии «окликают» человека, иногда пытаются им завладеть, сделать своей частью или орудием — но человека хранит, оставляет невредимым сама его (дарованная ему) речь — человечно-открытая, обращённая ко всему и этой обращённостью собирающая всё воедино. Читатель с первых слов любого стихотворения «идёт в разведку» с автором, рискует не оправдать доверия, испугаться и предать, бросить на полпути или, отстав, заблудиться — но иногда, как раз заблудившись, можно по-настоящему найти себя: король Лир стал человеком только на очень сильном ветру... прогуляю я тебя / там где тает бирюза / там где зодчих хоровод / провертел небесний вход // полюблю ли за кольцо / за нехожее словцо / за бесплодное рыданье / за попутное лобзанье // чахнет кустик за окном / заливали кипятком Василий Бородин Книга болгарского поэта и переводчика, выпущенная личным, «миноритарным» издательством Сергея Соколовского «Автохтон». Как и другие книги издательства, помимо собственно эстетических задач, «Никомея» выполняет и определённую социокультурную работу, заключающуюся в объединении разных — и по установкам, и по дарованию — авторов, тем или иным образом связанных с экспликацией маргинальной творческой стратегии (нередко инспирированной подобной же стратегией жизненной: среди авторов издательства «Автохтон» немало людей, активно тусовавшихся в Системе). Фрагменты опыта, хтонические интуиции, языковые игры, — вот составные части этих текстов, для которых исключительно важно motto Гинзберга: «первая мысль — лучшая мысль». Как и в лучших образцах отечественных панк-текстов, читатель получает здесь практически бесконечный простор для интерпретаций. возьмём врага / бутсы, 2 kilo each / расставляем по кочкам / враг, как водится, трус / или нет / тада начнётся / бутус, карнавал / шрам на левой от зубов / раны, если не слышали, заживают нехорошо /но у меня ничё / этот готов / причём, я? / птицелов, и тот / проще всего отойти и плюнуть в урну / рядом с деревом тоже довольно культурно / всё сожрёт Денис Ларионов Мария Вирхов — псевдоним болгарской поэтессы и переводчицы Марии Стефановой. Как утверждает в предисловии редактор книги Павел Гольдин, псевдонимом этим она обязана Рудольфу Вирхову. Рудольф Вирхов — знаменитый немецкий врач-патологоанатом, ровесник королевы Виктории, противник Дарвина, либеральный политик, споривший с Бисмарком, и ещё, между прочим, археолог, раскапывавший Трою вместе со Шлиманом. Штирлиц хаживал мимо памятника Рудольфу Вирхову, поставленному возле знаменитой берлинской клиники Шарите. Кроме имени Вирхова на чёрной обложке книги можно различить голову волка и звериную лапу, которые угадываются в белых клубах дыма как бы от горящего вокруг зверя леса. Никомея — имя, возникшее, по-видимому, где-то в недрах англоязычной фантастики. Возможно, оно связано с английским nickname — понятием, обозначающим сетевой псевдоним. Только одной буквой отличается это имя от названия хранящейся в Венеции знаменитой иконы Девы Марии Никопея (победоносная). Под этой красноречивой обложкой обнаруживаются стихи, написанные на искажённом языке, который, на первый взгляд, мог бы показаться несуществующим диалектом русского языка, вольно или невольно это качество языка добавляет оттенок проблематизации всему, что так написано. С другой стороны, поэтесса охотно отдаёт дань мотивам и канонам русского стихосложения. Сначала в стихах слышатся голоса цветаевские и ахматовские. Встречается сонет. Затем возникают мотивы фольклора сельского и детского. Есть визуальное стихотворение, написанное как бы в форме орнамента антропоморфного или, может быть, солярного. Встречаются колонизировавшие целую книжную страницу афоризмы, например: «некогда немая тень». Вообще-то книга оставляет впечатление единого, пусть сбивчивого и невнятного, драматического повествования, окрашенного покаянными мотивами (тут и «козо мария» и «волчья жена»), которые временами, однако, оборачиваются доходящей до маргинальной экспансии мятежностью, не без некоторого, впрочем, тщеславия. Наталья Осипова Мария Вирхов (Стефанова) — болгарский поэт и переводчик, а данная книга — сборник её условно русских стихотворений. Стихи Вирхов существуют как бы в зазоре между русским и болгарским языком, именно поэтому словотворчество хлебниковского (панславянского) типа оказывается для неё особенно актуально. Это, так сказать, проект выработки единого славянского поэтического языка — в идеале равно (не)понятного всем славянам, но фиксирующего некое ядро поэзиса как такового. И конечно, решать эту задачу оказывается возможным только на периферии текущей словесности, так или иначе игнорируя сложившиеся конвенции. я тобой совсем не знал / как продвинуть дело миров / так — теперь проведал звяр / в так — помянул и прокинул // чта тебе на ржавый кол / чай теперь дорога в падло / сгинь, пихнись пока ты цьол / там, где никому не надо Кирилл Корчагин Иван Волков. Стихи для бедных М.: Воймега, 2010. — 62 с. Четвёртая книга поэта, живущего ныне в Костроме. Поэзия Ивана Волкова построена на ироническом вторжении элементов технократической современности в мир возвышенных ассоциаций в сознании лирического субъекта, отказывающегося считать бытовую реальность единственно возможной, мыслящего традиционными иерархиями и из их проблематичности извлекающего собственную стоическую позицию. <...> Святые не верят в мутантов, / Мутанты не знают святых, / Есть много простых вариантов / Не верить ни в тех, ни в других, / Но раз, разлагаясь от скуки, / Об этом не думаешь ты — / Не может не быть по науке: / Распада, червей, пустоты. Юрий Годованец. Свежая жесть: Три книги стихов о любви / Послесл. С. Круглова. — М.: Interunity, 2010. — 96 c. Имя московского поэта Юрия Годованца не на слуху. Его предыдущая книга, «Медовый век», мало кому попала в руки. Новый сборник, «Свежая жесть», также издан минимальным тиражом. Несмотря на это, к ценителям Годованца относится, например, о. Сергей Круглов, отмечающий в предисловии к книге: «Читая стихи Юрия Годованца, чувствуешь себя... подводным пловцом, в последнем задыхании ищущим... живую струю, как Ихтиандр — чистую воду, промыть жабры от аллювия. Плотность его стихов необыкновенна — почти соляной раствор, но именно живая струя подлинного христианства не даёт раствору кристаллизоваться и омертветь, живит его практически до степени евхаристического вина...» Религиозность — не как установка, но как область происхождения поэтической речи, — проявлена не в лексическом и понятийном строе (хотя и эти уровни важны), но в самой логике высказывания. <...> Молись на четырёх коленях, / Стрекоз двойная бирюза, / В чужом раю прелестной лени, / Где бьёт в бесстыжие глаза // Шрапнелью красной ртути ландыш / И слёзы вяжут, словно клей, / Разнообразные таланты / С однообразием полей <...> Владимир Горохов. Ты подержать дала мне ногу Минск: А.Н. Вараксин, 2010. — 120 с. — (Серия «Более другое»). Владимир Горохов. Порою съел ты всю помаду... Минск: А.Н. Вараксин, 2010. — 132 с. — (Серия «Более другое»). Новые книги одного из самых последовательных и радикальных поэтов-примитивистов и минималистов. Владимир Горохов (65 кг) — поэт-маска или даже, скорее, поэт-имидж. Его наполненные тавтологическими конструкциями тексты нельзя полностью свести к иронизму: перед нами маленький человек постдискурсивного мира, не способный породить связного, логически развивающегося текста, стремящийся к афористичности и философичности, но терпящий на этом пути бесконечные поражения. Стоят сангвиник и холерик. / И к ним флегматик подошёл. // А те решили — маланхолик. / А тот обиделся, ушёл. Иван Давыдов. Стихи с предисловиями и без СПб.: Красный матрос; М.: Немиров, 2010. — 78 с. Стихотворения известного журналиста по преимуществу представляют собой образцы остросатирических, памфлетных сочинений «на случай» в духе Евгения Лесина, Всеволода Емелина и др. <...> Докладчик пытается прикрыть плешь, / Иванов же в порыве дионисийства зверином / Демонстрирует ему, посиневшему сплошь, / Как в отечестве философствуют графином. // Не, ну конечно, милиция, кровь, скандал, / Штраф, пятнадцать суток, и много другого разного. / Но зато Иванов человечеству показал, / Что такое настоящая критика чистого разума. Д.Д. Евгения Доброва. Чай: Стихотворения М.: Шанс; Русский Двор, 2010. — 36 с. Живые, безыскусственные стихи; поэтическая речь почти не отчуждена от повседневной, будь то верлибр или рифмованные тексты. Евгения Доброва больше известна как прозаик, но в её стихах окружающая действительность оказывается такой же пронзительной и прозрачной, как и в повестях «Маленький Моцарт» и «Розовые дома». Детский мир взрослого человека. Намеренное шутовство, дурашливость. Зажил обкусанный яблочный бок, / жизнь обернулась к мажорному ладу. / Деньги в кармане свернулись в клубок, / галстук влюбился в губную помаду. Время от времени интеллигентное дуракавалянье становится если и не жёстким, то безгранично печальным, лирическая героиня превращается в лотрековскую клоунессу Ша-Ю-Као или феллиниевскую Джельсомину, бурлеск оборачивается трагедией. ... новые, ни разу ещё не надетые / чёрные туфли сорокового размера / источают / едва уловимый / дух породистой кожи, / блестят лакировкой / при свете старинного бра. / — Пётр, это твои? Тебе в школу купили? — / спросила младшего брата. / — Это дедушкины, — на ходу сказал Петька / и убежал по своим петьским делам. / «Туфли... — подумала я, — значит, туфли... / Зачем ему туфли, когда он восемь лет не встаёт...» Евгения Риц Александр Ерёменко. Лицом к природе, или Мастер по ремонту крокодилов М.: Прополиграф, 2010. — 32 с. Первая публикация «драматически-дидактической поэмы» знаменитого московского поэта, лидера метареалистического движения, написанной в 1975-м (!) году. Из текста впоследствии выделились в качестве отдельных произведений такие стихотворения, как «Осыпается сложного леса пустая прозрачная схема...», «Человек приближается к источнику огня...», «Я — Мастер по ремонту крокодилов...», «Я растратил душевные муки...». <...> Главный пассажир поёт — / ветер песенку несёт: / Ах, самолётики, птички небесные, / и вертолётики, тоже чудесные! // — Всё же империалисты, / международные разбойники, / поставят на вас пулемётики / с пулями бронебойными. // — Не поставят, / не поставят, / мы от них улетим, / Воевать нас не заставят, / воевать мы не хотим! <...> Д.Д. Павел Жагун. Carte Blanche / Послесл. П. Казарновского. — М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2010. — 240 с. Новая книга поэта и музыканта, снабжённая блестящим предисловием Петра Казарновского, предлагающего ряд стратегий чтения этого сложнейшего цикла. Смешивая метаметафористский и технологический подходы, Жагун создаёт текстовое пространство, имеющее практически бесконечный герменевтический потенциал. Примеров подобного текстопорождения в рамках русской изящной словесности можно перечислить по пальцам одной руки (поэмы Василиска Гнедова, Павла Филонова, некоторые тексты Владимира Казакова и Глеба Цвеля), европейская и особенно американская традиции в этом отношении гораздо богаче. Но ещё больше подсказок для читателя Жагуна — в рефлексивных текстах музыкантов двадцатого века: символиста А. Скрябина, минималистов Д. Кейджа, Б. Ино etc. <...> надышался морозным стихом — / отдавай багровеющий свет в стакане / чрезмерно и дико листвой под сугробом / пропахла отцовская шапка / я грешным делом подумал что сам / разучился думать во сне / говорить о тебе моя стёртая юность / взрываясь от слова «гондола» Денис Ларионов Новая книга одного из самых сложных и одновременно — самых простых современных русских поэтов представляет собой, кроме всего прочего, ещё и потрясающий арт-объект. Жагун словно отступает в сторону, предоставляя своему читателю carte blanche — каким образом читать и как относиться к этой непростой книге. Поэт ничего не объясняет, но и ничего не навязывает своему читателю, и дальнейшее их общение зависит исключительно от свободной воли и желания последнего. Книга выстроена на формальном приёме наращивания количества слов от 1 до 111 и затем — убывания обратно в каждом последующем стихотворении. Как ни странно, внешнее ограничение порождает удивительную внутреннюю свободу, которая на первый взгляд может показаться хаотичной, хотя это впечатление обманчиво. У книги есть своя сложная образная структура, свои перекрёстки смыслов, свои символы и своя семантика. Но всё это, конечно, требует тщательного вчитывания и отдельного большого исследования. приобретая растравленный дискурс / набеги на зрелое поле поэзии — знак / перегноя в горящих лесах проглотив / ритуальные связи лишаясь любых Валерий Земских. Неразборчиво М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 104 с. Название новой книги петербургского поэта Валерия Земских очень хорошо соответствует и оформлению, и содержанию. Стихотворения в книге начинают иногда как бы раскачиваться и сползать по странице. Более того, не всегда даже можно понять, стихи это или проза, то есть неразборчивым в первую очередь является видовая принадлежность опубликованных произведений. Земских подчёркивает эту особенность подзаголовком «Избранные тексты конца прошлого и начала текущего тысячелетия», как бы предоставляя читателям и критикам самим разбираться в том, куда — к поэзии или к прозе — отнести помещённые в книге произведения. По сравнению с предыдущими книгами Земских стоит, пожалуй, отметить большую открытость автора, которому раньше словно что-то мешало договаривать свою мысль до определённой точки. Прожить двести лет здоровым / Стать императором и всё обустроить / Обо всём знать и видеть сквозь стены // А иногда просто / Побольше денег Анна Голубкова В новую книгу петербургского поэта вошли длинные (больше страницы) стихотворения, небольшие поэмы и стихотворные циклы, как известные («Безмолвное пение каракатиц»), так и не очень («Карты для слепых», «Введение в изабеллическую теорию сна» и др.). Характерная особенность книги — в мерцании названий в оформлении обложки и невозможности цитировать не полностью без утраты смысла, который постоянно у этого автора заключается в повороте, переводе взгляда с описываемого непосредственно на менее, с первого взгляда, существенное. Лай собак по ночам / У тебя нет ни времени ни пространства / Запомнить последнюю фразу / чтобы прыгнуть к другой / к следующей / Следы стираются или вопросы // Но оставим бесплодные / сморщенные паутинки на окне // Тёмная черешня / что-то неразборчивое / Осыпаются ягоды / одна / вторая / третья Дарья Суховей Евгения Изварина. Времени родник Екатеринбург: Уральское литературное агентство, 2010. — 176 с. В новый сборник известного уральского поэта вошли стихи 2007-2010 гг. Евгению Изварину отличает лаконизм, концентрация лирического высказывания; суггестивность и жёсткость, характерные для уральской поэзии, претворяются здесь в отчасти меланхолический, отчасти трагический взгляд на структуру бытия, которым противопоставляется метафизическая надежда. неправые и молодые / прозрачные и золотые / идём по улице / смеясь // и ангел вышедший на связь / сотрёт следы / как запятые Вечеслав Казакевич. Сердце-корабль: Избранные стихотворения / Послесл. А.Лобычева. — Владивосток: Альманах «Рубеж», 2010. — 132 с. — (Линия прилива). Сборник избранных стихотворений поэта и прозаика, живущего уже почти двадцать лет в Японии. В стихах Вечеслава Казакевича сталкиваются прошлое и настоящее; корреляция меж временами создаёт особое лирическое пространство — не столько ностальгическое или сентиментальное, сколько притчевое. Две собаки нищие — сука и кобель — / повстречались скальду, шедшему в печали... / Так они уверенно по земле бежали, / и такая виделась в их глазищах цель, / что, прервав скрипение собственных штиблет, / с быстрой чистой завистью посмотрел я вслед. Вера Калмыкова. Растревоженный воздух: Стихи / Послесл. В. Перельмутера. — М.: Русский импульс, 2010. — 104 с. Стихотворения разных лет московского поэта и филолога. Чередуя регулярный и свободный стих, Вера Калмыкова обращается к реалиям обыденности, наделяя их культурологическим подтекстом и предъявляя как метафоры взаимодействия тленного и вечного. Домашних животных общение — / движение, касание, трение // мы тоже вроде бы ходим, / а всё мимо друг друга, / но тем временем / наши души / друг о друга / трутся спинами и боками / мягкие / непрозрачные / звериные / шерстяные Д.Д. Вита Корнева. Открой и посмотри: Первая книга стихов М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2010. — 40 с. — (Поколение, вып. 32). Молодое поэтическое поколение воспринимает мир совершенно по-другому. И даже когда они пытаются «соответствовать», это иное всё равно прорывается через уже отработанные поэтические формы и общепринятую тематику. Этот разрыв в мировосприятии очень хорошо виден в первой книге молодого уральского поэта Виты Корневой. Мир, который она описывает, временами жесток, временами — равнодушен с оттенком враждебности, но всегда — жёсток и как-то изначально бесчеловечен. В этом мире есть любовь, есть дружба — только в них, как мне кажется, нет оттенка сентиментальности, присущего этим понятиям на всём протяжении так недавно, казалось бы, завершившегося ХХ века. Близкие люди здесь — в первую очередь соратники по борьбе с этим враждебным миром, с этой мерзко ухмыляющейся и всё время норовящей сбить тебя с ног вселенной. Пожалуй, именно в этой бескомпромиссности позиции и жёсткости ответа на предлагаемый вызов и заключается особое очарование этой книги. до нас / не доберутся охотники / молоко для пуль слишком плотное / мы как лазерные животные / мёртвые моряки мёртвые Анна Голубкова Света Литвак. Один цветок: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Новая книга известного московского поэта, прозаика, акциониста и художника. В книге публикуются стихотворения последнего десятилетия; не представлены формальные опыты, палиндромы и т.д., хотя наличествуют опыты с твёрдой формой (секстина «нет не поеду больше я в Тарусу...»). Мимикрируя под «традиционные», представленные стихи во многом построены на смещениях ритма, рифмы, синтаксиса и семантики. В своих стихотворениях (и вообще в творчестве) Света Литвак балансирует между стилизацией, открытым лирическим высказыванием, жёстким гендерным позиционированием и ролевой трансгрессией. Делаешь простые вещи / но с безумьем роковым / возгорайся и трепещи / и движением простейшим / бросишь вызов всем живым <...> Арсен Мирзаев. По тембру молчания / Предисл. С. Бирюкова. — Мadrid: Ediciones del Hebreo Errante, 2010. — 92 c. Новый сборник известного петербургского поэта. Арсен Мирзаев работает в широком диапазоне поставангардных практик — минимализме, графической поэзии, зауми, палиндроме, сериях-рядах, свободном стихе: именно последний наиболее характерен для Мирзаева, здесь он наследует ряду поэтических голосов, от глубинно-интуитивного неоавангарда Геннадия Айги до структурно чётких языков классического русского верлибра Геннадия Алексеева и, отчасти, Вячеслава Куприянова. Стихи Мирзаева удачно дополняет графика Бориса Констриктора. плывут по небу / облака / и я плыву / и жив / пока Д.Д. Андрей Новиков-Ланской. De Excelsis. Из Высоты. Сонеты к Августу М.: ОГИ, 2011. — 96 с. Издательство ОГИ, ранее выпускавшее стихи Кибирова и Айзенберга, ныне обратилось к более исторически укоренённым поэтическим практикам. Стихи из этой книги представляют собой какой-то необыкновенный оазис вкуса, культуры, умеренности и эмоциональной выдержанности — просто-таки удивительно для нашего времени больших скоростей, постоянно сменяющих друг друга потоков информации и штампов массового сознания, оказывающих невероятное давление на отдельную человеческую личность. Ничего этого в стихах Андрея Новикова-Ланского читатель не найдёт. И не случайно, видимо, один из циклов, опубликованных в этой книге, так и назван «De Excelsis / Из Высоты». Именно оттуда, из этого прекрасного далека, взирает поэт на нашу грешную землю и видит там (здесь) исключительно вечные ценности и красоту, пусть иногда и немного тронутую увяданием. Остаётся только пожелать поэту читателя, способного и склонного к такому же поэтическому воспарению. В отдаленье рог трубит протяжно. / Жар полдневный необычно тих. / Я иду торжественно и важно / с парой целлофановых гвоздик. Анна Голубкова Вера Павлова. Однофамилица: Стихи 2008-2010 гг. Недетские стихи. М.: АСТ; Астрель, 2011. — 378 с. Книга-перевёртыш. С одной стороны — собрание стихотворений известного московского поэта последних трёх лет. Вера Павлова верна и своему лаконизму, и жёстко-иронической сентиментальности, и последовательному предпочтению интимного — внешнему. С другой — стихи Павловой, чередующиеся с стихотворениями её дочерей, Наташи и Лизы (отчасти следующих поэтическому методу матери). Мужики-ки-ки-ки-ки / Какают на свете. / Семнадцать лет им, / Не только одетым. (Лиза Павлова, когда она не умела писать) Д.Д. Андрей Поляков. Китайский десант М.: Новое издательство, 2010. — (Новая серия). В долгожданной новой книге симферопольского поэта Китай — это своего рода «залетейское» царство, куда совершает путешествие лирический субъект, направляясь, очевидно, к полям Элизиума, ведь лёгкая меланхолия или даже сладкая тоска, царящие в этих стихотворениях, никак не совместимы с гипотетическими адскими муками. Естественно, Китай Полякова составлен в том числе из осколков Китая серебряного века (Гумилёва, Кузмина), а филигранность формы маскируется нестандартной графикой стиха, словно распадающегося в предчувствии переправы через Лету. Я иду над мертвецами, / все встают — / все поют, // что холодными костями / травы поля берегут: // — Осень лета, лес и луг, / о, желтейшие вокруг!! Кирилл Корчагин Полярная антология / Ред. и сост. Д. Кузьмин. — М.: Paulsen, 2010. — 592 с. Оригинальная антология, посвящённая Арктике, Антарктике и Крайнему Северу — первый такой опыт в отечественной практике. Помимо эссеистики, прозы, визуальных работ в томе представлены стихотворения Марии Степановой, Марии Галиной, Елены Сунцовой, Юлии Тишковской, Ирины Машинской, Алексея Цветкова, Льва Оборина, Павла Гольдина, Фёдора Сваровского, Игоря Сида, Олега Пащенко, Виталия Пуханова, Андрея Родионова, Константина Кравцова, Инны Кулишовой. Для большинства представленных поэтов полярная тема предстаёт скорее метафорой, нежели опытом. <...> встаёшь и / километры пешком / по щиколотку / по колено / по пояс / в чистой воде // микроскопические острова / дырявые жёлтые и белые / камни / и белый песок <...> (Ф. Сваровский) Д.Д. Андрей Родионов. Новая драматургия М.: Новое литературное обозрение, 2010. — 128 с. — (Серия «Новая поэзия»). Новая книга Андрея Родионова, несмотря на своё провокативное название, не отклоняется в сторону от магистрального для поэта комплекса тем, связанного с «инсайдерским» описанием жизни городских окраин, что само по себе в разговоре о поэте стало своеобразным штампом. Интересная новация — «укрупнение» формы, благодаря которому некоторые баллады всё-таки переросли в полноценные поэмы, причём заглавная поэма, чьё действие разворачивается в Норильске, демонстрирует своеобразное географическое расширение тематики (правда, следов драматургии как таковой здесь, конечно же, нет). Книга иллюстрирована рисунками широко известного художника-комиксиста Хiхуса, что придаёт стихотворениям дополнительное, хотя подчас и довольно утрированное измерение. изморось изморось белый тлен / белые кони прекрасные принцы / стреляй моя девочка в манекен / борись за принцип // от спёртого воздуха душной волны / стой со взором безумно ясным / о как это прекрасно, что вы не должны / меня пропускать. о как это прекрасно Кирилл Корчагин Перекликающееся с названием серии название новой книги поэта Андрея Родионова открывается простым ключиком по низу страницы 66, в завершении одноимённой названию книги поэмы о Норильске: не случайно дано нам пьянство / и белая горячка — чтобы слышать могли мы / не голоса более ясно, / пьянство — путь новой драматургии Вообще же книга отличается от выходивших ранее у того же автора большей приближенностью к биографии — про красилку, про путешествия, про опыт общения с разными людьми, показанный местами карикатурно, местами комиксно — без лишней образности и сентиментальной лирической грусти. То есть драматургия — есть некоторая документальная основа, которая ещё не сыграна — к которой в данном случае ещё не прирастает лирическое чувствование. Театр.doc — заявлена некоторая схема отношений между человеком и бытием. Заявлена, и даже рассказывается, но оставляет нам пространство для додумывания, доигрывания, допереживания. Я собираю себе на завтрак / Городские шампиньоны из парка // забавно, но в центре города / можно набрать грибов на целую сковороду // и купить литр водки / и пригласить кого-нибудь / из спящих в соседней комнате / карри на грибы сыпануть / и включить в качестве муз. сопровождения / добавив по возможности басы / одну из групп национального сопротивления / и циферблатом к стенке повернуть часы Дарья Суховей Андрей Родионов. Август в деревне: Стихи Иваново: Роща Академии, 2010. — 102 с. Сборник стихов ивановского поэта — тёзки известного поэта московского. Стихи Родионова близки абсурдистско-иронической школе, возникшей в своё время в Иваново благодаря Игорю Жукову, однако возможны параллели и с «примитивистским концептуализмом» поэтов из Тольятти (в первую очередь, Айвенго). В подвале нашли омертвевшего лётчика, / засохшего, как хвоя упавшего дерева. / Он прятался здесь от военного призыва / 1941-го года. / Залез в вытяжную трубу счастливчик, / так там и сгинул. / Теперь в анатомическом музее хранится / плесневелое тело его. Лев Рубинштейн. Четыре текста из Большой картотеки М.: Время, 2011. Знаменитые карточки Льва Рубинштейна лишь во второй, кажется, раз (первые три набора карточек публиковались ещё в 1992-м в издательстве «Renaissance») издаются в подобающем им виде — именно как набор картотек. В нынешний набор вошли такие классические тексты, как «Появление героя», «Время идёт», «Меланхолический альбом», «Лестница существ». Подобный формат публикации позволит всякому воспроизвести чтение-перформанс Рубинштейна в домашних условиях. <...> «Вот медленная свинка колышется, поёт» Катька так и не перезвонила? Вот сука! «Картинки половинка пускается в полёт» Когда начало-то? <...> Ольга Рычкова. Логика вещей: Стихотворения М.: Изд-во Независимой газеты, 2010. — 92 с. — (Ex libris). Второй сборник поэта и журналиста «Ex libris НГ». Стихотворения Ольги Рычковой превращают мимолётное впечатление, сентиментальную реакцию на окружающий мир, частное переживание в этюдные лирические композиции. Бродит осень на закате / Посреди сырого мира. / Бродит осень в ветхом платье, / Счёт ведёт неумолимо / Листьям, каплям дождевым, / Дням моим... Д.Д. Собрание сочинений. — Т.1. Стихотворения 2009 года: Антология современной поэзии Санкт-Петербурга / Сост. Д. Григорьев, В. Земских, А. Мирзаев, С. Чубукин. — СПб.: Лимбус Пресс, 2010. — 272 с. В книгу вошли стихотворения тридцати пяти поэтов, написанные в 2009-м году. От этого принципа есть и некоторые отступления, однако по большей части условие выдержано точно. Интересно, что структура книги была не разработана заранее, а выведена впоследствии в соответствии с собранным материалом. И потому включённые в книгу стихи, несмотря на их крайнее разнообразие, смотрятся в ней совершенно органически. Разделы названы наиболее подходящими строчками из опубликованных в них стихотворений. Всё это необыкновенно напоминает и сборники стихов, и собственно антологии времён модернизма, когда авторы работали с книгой как с метатекстом, а не просто собранием отдельных произведений. В предисловии составителями подчёркивается, что их взгляд на петербургскую поэзию — сугубо личный и что они никак не претендуют на полноту представленной картины. и дальше в том же духе, с той же страстью / пока в конце концов не надоест / торчать как пень горелый в дыме счастья / не видя ни души ни деревца окрест (В. Кривулин) Как нервная марионетка / Чуть дёрнусь, думая — зачем / Мы умирая не исчезнем / Совсем-совсем? (Е. Шварц) Аллегории надоели / она — вода, он — огонь / она шипит, когда на её теле /его ладонь. // Но потом он становится дымом / а она — паром / в итоге — вполне совместимая / прекрасная пара! (Дм. Григорьев) Анна Голубкова Новый издательский проект, затеянный четырьмя составителями как многотомная антология современной петербургской поэзии. Первый том объединяет стихи, написанные строго в 2009 году (за исключением поэмы Виктора Сосноры, написанной в 1972 году). В следующем томе будут представлены стихи 2010 года, но уже других поэтов, и т.д. То есть бумажная динамическая антология со строгими правилами игры и возможностями в последующем томе довключить контексту недостающее, или медленный независимый от узких рамок литературных кругов поэтический журнал. Честно говоря, ни того, ни другого современному литературному Петербургу не хватает, а уж читателю поэзии как не хватает, и предcтавить себе сложно! В первый том вошли произведения 32 ныне живущих поэтов (от Михаила Ерёмина и Сергея Стратановского до Рахмана Кусимова и Насти Денисовой), и три подборки — Виктора Кривулина, Елены Шварц и Константина Крикунова — в блоке In memoriam. Когда же мы научимся спускаться с холмов? Когда / Никто не попросит собрать мешок желудей, а ты будешь / Легка на помине, в канаве, где моросит, а впереди жизнь. / Никакой впереди. Но как прекрасна канава, в ней столько / Растений, разных имён, немного сна, «нижнего белья», — / Это был лес, там происходит то, где учат шагу с холма (Аркадий Драгомощенко) сесть на крыльцо, там где царь, королевич, портной, / есть вишнёвый пирог, восхищаясь женой, мастерицей по выпечке. / третья ступенька скрипит, словно в детстве твой голос родной: / этот галчонок сломал крыло, кровью выпачкал. (Люба Лебедева) Дарья Суховей Стихи года. 100х1 / Сост. Д. Бак. — М.: РГГУ, 2011. — 229 с. Книга помечена уже новым годом, но подводит итоги поэтическому пространству года 2008-го, предлагая по одному стихотворению ста авторов. Годовой отчёт о состоянии поэзии — вещь необходимая и профессионалу, и простому ценителю; странно, конечно, что такая книга фиксирует состояние трёхлетней давности, но это можно объяснить издержками издательского цикла. Признаваясь, что в книге «экспертная субъективность поставлена во главу угла», составитель в предисловии заявляет о попытке «вырваться из привычных рамок собственных предпочтений, посмотреть на обилие поэтической продукции минувшего года как на ещё неведомое пространство...». В самом деле сборнику не откажешь в широте: здесь и Олеся Николаева, и Света Сдвиг; и Глеб Шульпяков, и Михаил Гронас. Впрочем, подавляющее большинство авторов — москвичи и представители диаспоры, почти нет поэтов петербургских и провинциальных. Я помню нежных октябрят — / Подстрижены под ноль головки / Они как ящерицы ловки / Скользили, прыгали меж парт / В школе / И я, и я был среди них / Однако же уже в живых / Осталось, видимо, из них / Немного / Вот я остался, например, немногий (Д.А. Пригов) Д.Д. Владимир Строчков. Буколики плюс Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). В новую книгу стихов московского поэта вошли стихотворения и поэмы, написанные в деревне Верхнее Ступино (Костромская область) летом 2010 года. Автор верен полисемантике и ироническому отношению к действительности. В центре композиции — «гастромифологическая поэма» «Некто», а процитируем полностью стишок покороче — «Лекцию по селекции», с пригоманией, сциентизмом, историософией и раскрытой темой сами знаете чего: Дикий звепрь напал на свинку, / влез всей чушей ей на спинку, / родила она от звепря / полудикого свирепря, / и в отместу свирипёр / всех звепрюшек перепёр, / и родили все звепрюшки / по хорошенькой звехрюшке. / Вот какие завихрюшки / у селекции, зверюшки. / Был бы жив старик Вавилов, / смех бы свёл его в могилу./ Был бы жив старик Мичурин, / он со смеху б окачурил- / ся. Дарья Суховей Сергей Тимофеев. Синие маленькие гоночные автомашины М.: Новое литературное обозрение, 2011. — 104 с. — (Серия «Новая поэзия»). В новой книге Тимофеев продолжает работать в рамках подчёркнуто «европейской» поэтики, предполагающей прозаизированный свободный стих, подчас лишающийся разбиения на строки и переходящий в лирическую прозу, не без элементов наивного письма и с усиленным нарративным компонентом, столь же сильно ощутимым и в прежних стихотворениях поэта. С другой стороны, поэт стал чувствительнее к собственно латвийской тематике — его интересует место Латвии в объединённой Европе, так сказать, couleur local, что оборачивается порой горькими, а порой светлыми (а последние всегда отличали Тимофеева как поэта) картинами повседневности, пропитанными странной магией, словно бы говорящей читателю, что в этом контрастном пространстве возможно всё. Мы — подбрюшье Европы / Или там какие-то кишки, / Перевариваем старые идеи / И старую одежду. / И не устраиваем демонстраций, / Скорее демонстрируем пренебрежение / К выпускам новостей, / В которых о нас — / Только грустные репортажи. Кирилл Корчагин Дмитрий Чернышёв. Флаги цвета осени СПб.: Политехника-сервис, 2010. — 32 с. Книга, написанная в экспериментальном формате («в книгу вошли тексты sms» — из аннотации), являет собой цикл обращений и посвящений лирической героине, т.е. вроде как любовную лирику, с одной стороны, и реализацию определённого арт-проекта, судя по копирайтам — с авторством проекта (Ольга Логош) и идеологической поддержкой (Андрей Пермяков) — с другой стороны. Аналогию первому сокопирайтчику можно представить как Горький подсказывает Зощенко «формат» «Голубой книги», аналогия второго — платоновский персонаж Сократ, который влияет на ход мысли диалогов, Сократом при этом — реальной исторической личностью — не вполне являясь. Стихи, составившие «Флаги цвета осени», в 2010 году активно публиковались в периодике, но не как смски, а всё же как стихотворения, явно проходящие по ведомству любовной лирики. В этой самой лирике поэт очень сильно, до неразрывности, сближает либидо и мортидо и проницает границы между своим и чужим словом — рефлексия направлена не только на лирическую героиню, но и на свойства памяти, на возможные искажения прецедентных текстов, влекущие за собой и смену точки зрения на реальность. Язык во всех его проявлениях материален. Слово становится вещью, а не наоборот. Тем и ценно. в такую погоду / эти девушки подвержены простуде / и... // приходишь домой, ботинки промокли, / снимаешь влажные носки / и, / словно девочка Алиса в том самом лесу: / у тебя уже нет ни имени, ни // ... / и не греет субстантив: / «любимая», / всё равно, — тебе холодно! Дарья Суховей Лета Югай. Между водой и льдом М.: Воймега, 2010. — 56 с. «Между водой и льдом» — новая книга молодой вологодской поэтессы Леты Югай. Её стихи можно охарактеризовать как девичью (даже не женскую) лирику. Лирический герой с одинаковым любопытством следит за сменой времён года, за живой и неживой природой, за собственной учёбой на филологическом факультете, за ангелами и тучками-львами — и в то же время за собой и своими чувствами. Мир стихов Леты Югай представляется удивительным, сказочным, по-доброму волшебным, — вероятно, поэтому лирическая героиня довольствуется ролью наблюдателя. Осы прилетели испить чаю, / пчёлы торопятся проводить лодку. / Воску будет много, пыльцы много, / а мёд отдадим тому, кто отчалил. // Воздух густеет, устают ноги, / соберём с веток терпкие яблоки, / вишню, вишню мелкую с большой косточкой. / А мякоть нужна тем, кто в пути-дороге. Анна Орлицкая Алик Якубович. Начать бы всё с конца: Сборник стихов Н.Новгород: ДЕКОМ, 2010. — 368 с. Поэт и фотограф — сочетание весьма частое в новейшую эпоху. Занятно то, что фотография создаёт пространство для весьма специфического письма — точечного, схватывающего мгновенный образ реальности (ну, или сознания), своего рода стихотворной вспышки, поэтического кадра. Яркий пример такого художественного синтеза мы видим в третьей книге нижегородского фотохудожника и поэта Алика Якубовича. «Начать бы всё с конца» (заглавие — моностих, завершающий сборник) издана схожим образом с предыдущими — «Нерастворимый кофе» и «Летающие рыбы». Стихотворные миниатюры и фотоработы соседствуют здесь на равных правах, предполагая совершенно особый режим чтения-разглядывания. Летающая газета со вчерашними новостями / Крылом задела мою весёлую голову, / И я вспомнил, / Что живу в городе, / Где Минздрав предупреждает, / А время лечит, / Где так много больных стариков / И так мало меня. Д.Д. Дополнение: избранные сборники малой лирической прозы Вагрич Бахчанян. Сочинения Вологда, 2010. — 408 с. — (Библиотека московского концептуализма Германа Титова. Малая серия). Собрание разножанровых прозаических миниатюр (пронумерованных от №1 до №155) художника и писателя Вагрича Бахчаняна (1938-2009), близкого к московскому концептуалистскому кругу. Бахчанян фиксирует осколки дискурсивных практик и окружающего мира, создавая своего рода неиерархические реестры, в которых предъявленные артефакты мутируют и скрещиваются. <...> Беспокойник. Буйнопомешанный чай. Мамонт заслоняет вид. В этом озере водятся деньги. Жираф словно аршин проглотил. Штепсельная вилка — дорога к обеду. Глас вопиющего в пустыне, записанный на пластинку. Д.Д. Марианна Гейде. Бальзамины выжидают: Рассказы / Предисл. А.Уланова; послесл. О.Дарка. — М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2010. — 318 с. — (Окна Русского Гулливера). Проза Марианны Гейде приобретает экзотическое, ориентальное звучание. Это и неожиданно, и в то же время постфактум понимаешь, что именно этого можно было ожидать. Неожиданно потому, что если её стихам буйство красок и фактур было свойственно и раньше, то в прозе автор, кажется, намеренно удерживал себя в миллиметре от взрыва, экспрессия мировосприятия сдерживалась суховатой аскетической интонацией. В текстах новой книги аскетизм сохраняется за счёт малой формы, предельной сжатости, лаконизма, и благодаря им же происходит тот самый взрыв, которого автор избегал раньше — текст оказывается очень плотным, насыщенным, предельно катарсическим. В этом контексте особенно показательна заключительная, шестая часть книги. Средиземноморские курорты, ставшие неотъемлемой частью жизни современника, повторяющейся вехой обывательского «отпускного» календаря, у Марианны Гейде заново обретают свой утерянный романтический статус. Поездка в Тунис или в Турцию — не очередное свидание с вожделенным инклюзивом, но сакральное паломничество на Восток, отчуждающее лирического героя стихопрозы Гейде от бессмысленный повседневности и обращающее его к самому себе, а также к особым — подлинным и ярким — краскам, запахам и звукам мироздания. Странным образом позиция Марианны Гейде смыкается здесь с позицией Пола Боулза, писателя, только сейчас по-настоящему прочитанного в России. Неомодернист и миниатюрист Гейде, так же как и автор достаточно традиционных романов Боулз, рассматривает туризм не как часть индустрии развлечений, но именно как путешествие, выход за рамки, обращение к истокам истинного, очищенного от быта, бытия. Далматаш — пещера мокрых камней. Вход в неё долгий и узкий, весь в складках и гребешках, как будто бы сохраняющих память о каких-то древних рождениях. Высокий свод щерится иглами. Влага проступает на камне, стекает, переливается, внезапно щёлкает по носу зазевавшегося посетителя. Пещера занята непрекращающимся трудом рождения: странные эти существа, сперва твёрдые скользкие кубышки или грибы-строчки, после вытягиваются, без рук, без глаз, точь-в-точь суслики, замершие столбиками, вот их уже три, четыре, поодаль подросший народец живёт своей медленной жизнью, собирается в группки, о чём-то договаривается между собой, над ними, как стражи, зависают другие, слепые, с множеством складчатых языков, спруты-надзиратели, истекающие целительной слюной. Эти существа за несколько десятков тысяч лет взрастут, возмужают, выпрямятся во весь рост, но так и не покинут материнской утробы, обратившись в колонны-подпорки, не дающие ей схлопнуться и рухнуть. Евгения Риц Вторая книга прозы известного автора, послужившая началом новой прозаической серии издательства «Русский Гулливер». В блестящих миниатюрах, наследующих традиции «стихотворения в прозе» и концептуалистской серийности (это отмечено и автором предисловия, Александром Улановым, также работающим в этом жанре), Гейде предъявляет мир, в котором участие человека сведено к минимуму: например, в одном из текстов люди оказываются туристами, оказавшимися в незнакомой опасной стране. Более ёмкой метафоры трудно себе представить. Но дело, разумеется, не в развенчании «психологизма». Один из основных мотивов творчества Марианны Гейде в целом — случайность происхождения человека и необязательность его присутствия. В то же время Гейде не уходит в мифостроительство, сдобренное медитативным письмом: как наследник европейской гуманистической традиции, она стремится зафиксировать культурологический и экзистенциальный разлом, образовавшийся после «смерти субъекта». Функция художника здесь сводится к деятельности, близкой к родовспоможению: художник — не тот, кто замыслил некую форму и воплощает её в каком-либо материале, а, скорее, посредник, помогающий переходу материи из неодушевлённого состояния к одушевлённому, в то время как сам процесс перехода непрерывно осуществляется как будто бы без его ведома и согласия. Денис Ларионов
|