Про моих родителейесли бы я был овощем мама с папой так же заботились бы обо мне
если бы я был хамелеоном игуаной или гекконом — мама с папой так же заботились бы обо мне
и я был бы для них самым лучшим сыном если бы я был деревом — они заплетали бы на мне цветные ленты
считая меня девочкой
они показывали бы меня соседям родственникам знакомым и те радостно
хотя и со скрытой завистью выговаривали — о! какое чудесное у вас дерево-дочка!
и мама с папой гордились бы этим если бы я был однокомнатной квартирой — мама с папой покупали бы мне хорошую мебель
мыли бы во мне пол и окна
растили бы во мне других своих детей — непохожих на меня если бы я был мушкой-дрозофилой мама с папой охраняли бы мою жизнь от посторонних нахалов и кормили бы самой лучшей гнилью
если бы я был кактусом — мама с папой поливали бы меня редко — как и положено
если бы я был заводом — мама с папой работали бы на мне
если бы я был жуком-плавунцом — мама с папой обустроили бы для меня лужу с илистым дном я был бы спокойным ребёнком
я бы редко болел
я бы никогда не психовал не сочинял бы непонятные тексты
но любил бы маму с папой
точно так же
* * *
в поисках абрикотина, Боже ты мой,
излазил все окрестные супермаркеты
не нашёл:
купил сомнительный «африканский ройбуш»
успокоился в поисках «Соло на ундервуде» Довлатова
в первом же житомирском книжном
нашёл отдельно, и вместе с «Зоной», и даже — в многотомнике
но — задорого
обломался
купил «Подростка» Достоевского
успокоился вот теперь еду в троллейбусе
и выдёргиваю нитку за ниткой из хэндмейд реглана индийского производства
и думаю что он не хэндмейд а эссмейд или даже труэссхолмейд
и никак не успокоюсь
хоть он и совсем дешёвый и такой чудесный
Проговаривание Крыма
Холодное море холодный ветер
Такой ненадёжный экстрим
Галька ест ноги мир переполнен посторонними
Ты психуешь я психую мы психуем
Даже не думая — что можем умереть в один день
А именно об этом стоило бы думать вместе И настроения наши распадаются и мы распадаемся —
полупрозрачной фигурой на обложке
100th window — Massive Attack Гладкие раковины нашего голода
Обнаглевшая галька ест босые ноги так что ходить — тяжело
И мы ложимся
Друг возле друга:
Полураскрытая раковина нашего лежания Море пульсирует будто спокойный громкий трип-хоп
Месяц закатывается за край нёба
Солнце под языком Наши горла пульсируют морем «Они жили долго и умерли в один день» —
Это как раз о нас
Ведь у кого ещё столько общего:
Маршрутку заносит на узеньком серпантине
Продукты портятся со скоростью наших поцелуев
Мы пересекаем железнодорожные пути в полной темноте
Такие незаметные так хочется застрять
И потом —
Холодное море холодный ветер
Мы не прогреваемся — будто здания со слишком толстыми стенами
Взаимной отдалённости:
Ты психуешь я психую мы психуем И тот «один день» где-то есть — его не может не быть —
Когда свет выключается сам собой — без всякого
Нашего участия
Несколько вспышек
И волна бесконечно откатывается от берега
Никогда не сталкиваясь со следующей Ты любишь я люблю мы любим
И раковина пульсирует морем
И холод бесконечно падает с узенького горного серпантина
Вместо нас
Дворовые разноцветные разговоры
— Вася умер?!
— не, ещё рано!.. —
вот что поймал безграничный полый радиоприёмник моего двора
уловил эти выкрики —
и спрятал в себе — плавать в синем, прямо фиолетовом вечере
тонуть в зелёном и дальше — в чёрном красными городскими светлячками
оседает ночь
на кончики папирос мужчина — в заскорузлой маринованной коже, кажется, всё тело —
в маске живописных морщин улыбается
выдыхая с дымом поэзию
которую я ловлю и сразу же выпускаю: — красные жилки в моих глазах —
и пылающие кроны деревьев
и густая сеть горных тропок
и схема железнодорожных веток (это если зрачок с радужкой — город на карте);
мой передний верхний зуб выпал — как чёрный бемоль;
оборванные бабочкины крылья моих соединённых на запястьях ладоней —
мотылёк без тельца;
летающая тарелка моей серой фуражки,
когда я внезапно исчезаю, проходя вдоль забора цвета меня;
приземистый рыжий огонёк моей щетины
поджигает сигарету... — Вася не умер!..
Вася и не умрёт
Вася стал поэзией
Натюрморт с притихшим котом
Кот наигрался книжками и заснул
Чёрные насекомые буквы блохами прыгают в его шерсти
Чёрные нити строчек опутали его будто бабушкино вязанье
Кот между книжек — как бомж — в коробке застывшего мира
Замер мухой в янтаре Виан нашёптывает ему про весёлый абсурд быта
Кафка шепчет о том же — но с невыразимой грустью
Кот перебирает лапами во сне, странствует где-то
И как догадаться — в какую именно книгу его занесло? Блохи-буквы в его шерсти водят хороводы стихов
Что за бабушка теперь вывяжет из перепутанных им —
Как грешное с праведным —
Ниток роман?
Это будет Пруст, чьи узлы расплетать — одно удовольствие?
Или Вячеслав Медвидь с его кружевом непрерывной вязи? Кот проснётся, наважденье минует
Он забудет все миры, где бывал
Будет лизать яйца, требовать жратвы
Вести себя как ни в чём не бывало, иногда беситься —
Совсем как герои большинства книг
Приход осени
вон та ель у меня отъедает ломоть неба и дома
но видно окно напротив
там горит свет в кабинете
вроде утро уже и не раннее — а свет включили стеллажи с книжками
большой захламлённый стол
медленная женщина ещё не вполне проснулась
(сонно ворочается взрослая рыба внутри неё)
всё жёлтое, мелкое
колючее, словно пыль под контактными линзами и зачем я проснулся в такой пронзительный мир...
это меня разбудило ощущение осени
не будильник
не поломка в наших мягких объятиях ощущение осени, оно включилось утром само собой:
подгнивший по ходу падения дождь
небо самого серого из серых цветов
и та ель — как медведь после спячки — отъедает кус окоёма
а чуть повернёшь голову — съедает задумчивую женщину
|
