1. <лидер>

«В этих полях, превращённых в свалку,
к коим приблизились мы,
нам предстоит обнаружить самку
Пустосимптомной Чумы.
Значит, признаков нет, по которым
мы опознаем её.
Даже прибавив к нашим приборам
эврику и чутьё,
мы залучим в таксонную сетку
только шум и абсурд.
Правильно эту безмолвную змейку
Мёртвой Темой зовут». —

Так приблизительно плавал лидер
в тусклом тумане слов —
то ли научный руководитель,
то ли экскурсовод.
Группа исследователей кисло
вглядывалась в туман. —
Там навалила фабрика смыслов
непроходимый хлам.
Можешь язык мусолить ретиво,
обретая восторг.
Но не даёшь если ориентиров —
значит, ты не пророк...

«В этих полях, превращённых в свалку, —
всё-таки он продолжал, —
нам предстоит странная схватка,
коей не создан жанр.
Здесь не соприкоснёмся мы с фактом:
с фронтом знамён, эмблем.
Так что я бы назвал «бесконтактным»
этот эксперимент.
Вряд ли, однако, в нашей традиции
мы сохраним умы. —
Нет, мы все обратимся в рыцарей
Пустосимптомной Чумы»...

2. <я>

Ну, я не знаю, как это можно
лихо так заявлять.
Если всё это настолько сложно,
кто это может знать?
Я-то, положим, не завербован
в их философский рейд:
я и без них не считал симптомом
свой мимолётный бред.
Да, я бывал в банальных недугах:
в творчестве, в скуке, в любви —
но в мелководных этих медузах
не было яда судьбы...

Мёртвая тема молчит предо мною,
плавится в чёрном огне.
Запах её, наплывая вплотную,
не прикоснулся ко мне.
Сердце не рухнет, пискнув тоскливо,
льдинка не стукнет в мозг.
Только мозолит нудно, постыло
старенький парадокс. —
Не заманили меня в экскурсию,
но, отрекаясь, иду.
И, дегустируя безвкусие,
ту же чуму приму.

Когда и как эта Мёртвая Тема,
словно озноб — не озноб,
внутрь и вглубь моего тела
впрыгнет иль заползёт,
я не узна́ю: не замечу
её когтей и зубов.
Значит, об этом и думать нечего,
можешь забыть, не забыв...
(Можешь стрелять словами ретиво,
раз уж вития ты, —
но не найдёшь если императива,
рати твои мертвы!)

3. <он>

Он оглянулся в солнечном мареве,
щёлкнул на ост и вест,
аппаратура схватила намертво
разнообразный блеск
мусора: сложные лабиринты,
крысы, плесень, грибы...
Быстро подручные лаборанты
влезли, во что могли.
Дружно фиксировали, что можно:
гоголь плюс, скажем, могль —
но кувыркнулись и надёжно
обнаружили ноль...

«Это есть, — он скажет, — тем более
значимый результат,
что, согласно нашей теории,
всё и должно быть так!»
Он оснащён для проникновенья
грантами многих стран.
Он, тем не менее, добудет трофеи:
мрак ума, страх и срам.
Смрад того же ума, напряжённо
скорчившегося в себе.
Это поистине будет бомба,
спрятанная в статье.

Многие, раздираемы взрывом,
вскрикнут: «Вот оно что!» —
Ящерица в компании с крысами
бегает — хоть бы что.
Пустосимптомна и беспринципна,
лезет во все углы,
множась, как неуловимая цифра
в микросхемах судьбы.
То ли отодвигает встречу
до правомерных времён,
то ли протягивает трещину
под благовидный предлог...

4. <мёртвая тема>

Мёртвая Тема питается рухлядью
в загромождённых полях.
Нет, не питается, а походя
пробует всё подряд.
Столь равнодушное любопытство,
как растущий кристалл,
строит себя без запинок — и быстро
распростирается вдаль.
Пыль висит в неподвижном воздухе:
то ли плавал пилот,
то ли экскурсионные ослики,
то ли совсем верблюд...

Что за смысл в том, что она — самка?
Звёзд, быть может, намёк?
Или безумьем крылышек взмаха
всё же знак подаёт?
Нет, я думаю, она — личинка,
знающая свой жор.
Если б она была мужчина —
путь бы сомнительней шёл.
Подчёркиваю, что речь не о сексе.
Речь, конечно, о том,
что в подвергнутом наблюденью контексте
этот симптом — фантом, —

тоже, тоже, как многие, многие —
что́ там многие? — все!
Что ж вы, мечтой упёртые гоголи,
прётесь в лугах, в росе?
Идите уже в пустыню, там будьте!
Всем, я сказал бы, пора
туда, где Мёртвая Тема рухлядь
жрёт в непомерных полях.
Вы́меряйте хотя бы влажность
и убедитесь — её нет.
Звука хоть сколько-нибудь жалобного
не издаст ваш предмет.

5. <я>

Столь равнодушное любопытство
тоже не есть симптом.
Жаль, что меня космодермисты
не убедили в том.
Я погибал в банальных недугах —
или мнилось мне так.
Нового ничего не придумав,
констатировал факт:
не заловили меня в дискуссию,
но, отрекаясь, иду.
И, дегустируя безвкусие,
тут же приму игру.

Я не замечу, как Мёртвая Тема
плавно, без запятых
внутрь моего словесного тела
вникнет и завопит
молча: не требовательно там, жалобно —
нищенский мой сюжет
вроде бы излагать продолжаю, но
в нём меня уже нет.
Вряд ли узнаешь по стилю-почерку,
кто я таков был тут.
Не зря эту невзрачную ящерку
Мёртвой Темой зовут.

Пустосимптомна и беспринципна,
лезет во все углы,
множась, как паразитная цифра,
в творчестве, скуке, любви.
То ли выстлан паркет Пенроуза,
то ли плавал пилот,
подстраивая фигуры в воздухе
под благовидный предлог...
Может, в какие-то уязвимости
впёрлась словесная плеть? —
Скажем: не ноль, а — ноль в периоде
(разница всё же есть!).